Видео Иисус

Оглавление

– Как скажешь.

Она встала, и они старательно обошли друг друга, поменявшись местами: Юдифь у выхода, Стивен – у её кровати.

Он опустился на колени.

– Теперь смотри, чтобы никто не вошёл.

– А если всё-таки войдёт? Например, Стина? – Стиной звали её соседку по палатке.

– Тогда нам придётся целоваться, – как можно более сухо сказал Стивен. – И вести себя так, чтобы она из тактичности снова вышла.

Он услышал, как она испуганно набрала в лёгкие воздуха.

– Ты серьёзно?

Он ничего на это не ответил, а начал копать под её кроватью песчаную почву.

– Ну вот, – сказала она вполголоса через некоторое время: – Никакой Стины, конечно же, нет.

Стивен против воли улыбнулся, чего она, к счастью, не видела. Он продолжал копать, пока не вырыл то, что спрятал здесь сегодня утром.

Юдифь расширила глаза, когда он показался из-под кровати.

– Что это?

– Те ребята с кухни правильно делают, что запрещают нам уносить еду, – усмехнулся Стивен. – Посуда действительно пропадает бесследно.

То, что он держал в руках, было конструкцией из двух плоских дюралевых тарелок, вставленных одна в другую так, что между ними оставалась тесная, хорошо защищенная полость. По краям он оклеил тарелки прочным скотчем, и вся конструкция имела вид марсианского летающего блюдца.

– И там бумаги?

– Точно. Надеюсь, защищены надёжно.

Он сдул последние песчинки с импровизированной шкатулки и осторожно поместил её в дорожную сумку Юдифи, на самое дно под бельё.

* * *

Эйзенхардт одиноко сидел за столом полевой кухни и жадно вычерпывал ложкой то, что было в его тарелке. От обеда больше ничего не осталось, когда он пришёл, но у повара нашлось кое-что из приготовленного на ужин: своеобразное овощное блюдо, название которого он опять забыл. Он улавливал вкус баклажанов, чеснока и тмина, а сверх того, был ещё соус, совершенно ему незнакомый. Но главное, что это было вкусно, особенно когда проголодался.

Солнце уже опустилось. На фоне светлого горизонта видно было, как рабочие медленно потянулись с раскопок в свои палатки, где, видимо, хотели привести себя в порядок перед тем, как идти на ужин. Он следил взглядом за темноволосой девушкой, которая тащила к стоянке машин большую дорожную сумку. Там она погрузила её в багажник синей малолитражки. Он смутно припомнил, что с заходом солнца начинается шаббат: наверное, некоторые из израильских рабочих уезжают домой.

Но пока он наблюдал за ней – а выглядела она хорошо: длинные чёрные волосы и прекрасная фигура, – его внимание привлекла машина, которая приближалась к лагерю, окружённая облаком пыли. Эйзенхардт наморщил лоб и присмотрелся получше. Это было такси.

Такси остановилось. Пока шофёр выгружал из багажника чемодан, к ним подошли Джон Каун и профессор, чтобы приветствовать мужчину, который вышел из машины и озадаченно озирался по сторонам. Насколько можно было разглядеть издали, новоприбывший был немолод, лет, может, пятидесяти, у него была лохматая седая борода, лысина на полголовы и впечатляющее брюшко. Уилфорд-Смит что-то говорил ему в своей неторопливой манере и с экономной жестикуляцией. Потом слово взял медиамагнат, наверняка начал издалека, говорил динамично, улыбался любезно, добился от слушателя согласного кивка и в конце концов взял его под локоток. Подскочили услужливые люди, утащили выгруженный чемодан, расплатились с таксистом, тогда как Каун и Уилфорд-Смит почтительно препровождали гостя к белой палатке четырнадцатого ареала.

* * *

После разговора с техником Гидеон впервые задумался о том объекте, который он охранял со своими коллегами.

Обычно ему это было всё равно. Такая у него работа – охранять. То есть, смотреть во все глаза и быть наготове задержать нападающего или, если не будет другого выхода, убить его. Если он охранял человека, то это могло значить готовность быть за этого человека раненым или убитым, но такая форма дополнительной готовности требовалась редко и компенсировалась повышенным вознаграждением. Обычно же он охранял промышленные объекты, коммуникационные сооружения, памятники культуры или туристические центры, но порой доводилось охранять и промышленников, и политиков, однажды даже Ясира Арафата, когда тот ещё не был президентом. Тогда он тоже не особенно обременял себя раздумьями о смысле и цели своего задания; человек в бело-синем клетчатом головном платке был для него просто подопечным, как любой другой, кого ему вверяли. Ему часто поручали особые задания, потому что он хорошо говорил по-английски. Однажды он был телохранителем одной американской актрисы, которая два дня путешествовала по Израилю, а на прощанье поцеловала его. С тех пор он смотрел каждый фильм, в котором она снималась. Иногда играло роль то, что он славился стремительной реакцией. Это обнаружилось ещё в армии, и его там сделали снайпером. Но никто не сказал бы про него, что он особенно любопытен.

Он и теперь не любопытствовал. Просто задумался кое о чём. Он целый день простоял на охране одного из подступов к белой палатке, и ему даже в голову ни разу не пришло заглянуть в неё. Ведь им сказали, что заглядывать нельзя. И Гидеон строго следовал указаниям.

Да, конечно, он бы не прочь был узнать, что там такого значительного скрывается в яме, над которой разбита палатка. И он утешал себя тем, что если это действительно окажется значительным, он когда-нибудь узнает об этом из газет. И тогда он вырежет статью, прихватит её с собой в кафе, где он встречается с друзьями, и скажет им: Я там был! Я эту штуку охранял!