Оценить:
|
Лоцман
- Предыдущая
- 56/63
- Следующая
56
— Но почему? — с горечью сказал он.
— Да потому… Нечего тебе делать в Песках, а мне тем более.
— А вот как раз и есть!
— Нет, Сашка, — вздохнул я, решив идти напрямик. — Не получится. У меня, по крайней мере… пороху не хватит. Несколько лет назад я… в силу некоторых обстоятельств… залез в одну зону. И получил кое-чего сверх нормы. И вот недавно это сказалось, в крови… И сколько теперь мне осталось — трудно угадать. Но в любом случае наш контракт оказался бы недолгим… Так что отпусти уж меня… пока есть виндсерфер.
— Он никуда не уйдет, — буркнул Сашка. — Успеете еще.
Серфер качался у причала, кивал в темноте верхушкой мачты — с тем пониманием и терпеливостью, с какой покачивает головой покладистая лошадка.
Но я сказал угрюмо:
— Могу и не успеть.
Сашка опять повозился у меня под боком.
— Ну, чего вы… Я же знаю. Потому и поведу через Пески. Там такое солнце, оно прожаривает человека насквозь и любую кровь делает здоровой… если человек сумеет пройти… А мы сумеем, пройдем.
— Выдумщик ты, — вздохнул я.
— Да нет же, это правда! — И я почувствовал, что он на грани слез. Торопливо попросил:
— Сашка, только без сырости!
— А вы… тогда тоже! Без того…
— Без чего?
— Без дурацкого упрямства…
— Нахал!
— Ага, — с готовностью сказал он.
— И… липучка.
— Ага! — ничуть не обиделся он. — А если вы со мной не пойдете, я не отдам…
— Что?
— Одну важную вещь…
— Какую?
— Очень важную. Я ведь говорил вам сегодня!.. Это тайна. Пока не дадите честное слово, что останетесь… — Он вдруг вскочил и опять засветился в двух шагах, как слабо проступивший в темноте негатив.
— Ну, что там у тебя? — сказал я с неожиданным и резким беспокойством.
— А слово?
— Интриган ты…
— Ага… Все равно не отдам.
— И шантажист.
— Ага…
— Но должен же я знать, что там у тебя, прежде чем лезть в ярмо!
— Ладно уж…
В темноте я не увидел, а скорее догадался, что он расстегнул рубашку и что-то достал из-за пояска.
— Вот…
— Что это?
— Ваша Тетрадь.
4. «Это повесть о Дороге…»
Я вскочил, охнул, осел на больную ногу. Вцепился в то, что протягивал мне Сашка. Клеенчатые корочки, разлохмаченные углы. Забухало сердце.
— Ч-черт! Хоть глаз выколи…
— Идите сюда. — Сашка потянул меня за рукав.
Шагов через пять мы оказались у бетонного столба. Сашка трахнул по нему кулаком. На столбе зажглась лампочка. Я не удивился, не до этого было. Тетрадь. Такая, как помнил. Пухлая, мягкая, с царапинами на тисненом коричневом ледерине. Правда она?
Я открыл первый лист. Мелкими буквами в правом углу было написано:
...«Какой бы сложной и многомерной
ни была природа Великого Кристалла
Вселенной, такое понятие, как Дорога,
еще более непостижимо. И в структуре
Кристалла места для Дороги нет. Ибо
Кристалл замкнут хотя и в бесконечное,
но все-таки в Кольцо, а Дорогу
замкнуть нельзя. И если мы хотим
иметь пусть и упрощенный, но зримый
образ, то должны представить Кристалл,
обвитый нескончаемым серпантином
снаружи, вне своих граней.
Почерк был явно не мой. Корявый и детский.
— Это что же? Ты сам писал, Сашка?
Он отозвался все так же насупленно:
— Не важно. Вы сперва посмотрите. А потом уж, если хотите, выбрасывайте…
Я перевернул лист. «Глава первая. Побег… Утро было прекрасное. Сверкающее…»
Вздрогнув, я залистал, выхватывая глазами куски текста…
«Это повесть о Дороге. Точнее, о людях, которые ищут Дорогу…»
«Он стоял перед махиной гранитной стены, уходящей гребнем в желтоватые волокна тумана. Маленький — перед миллионами тонн глухого камня…»
«— Я не знаю, — сказал Александр. — Я потом никогда эту рукопись не мог вспомнить. Знаю только, как выглядела Тетрадь… — И тогда Решка ответил: — Это уже кое-что…»
«Решка обвисал у Александра на руках, горячий, беспомощный и сразу ставший тяжелым. А большой рогатый месяц смотрел в круглое окно и ничем не мог помочь…»
«Решка никогда не успел бы побывать на всех улицах и напасть на след, если бы не велосипед — легонький и стрекочущий, как стрекоза…»
Я понял, что в Тетради — многое из того, что случилось со мной и с Сашкой. Но много и такого, чего я не знал. Это был рассказ о взрослом путешественнике и маленьком проводнике. Только проводника звали не Сашка, а почему-то Решка. А взрослого звали Александр…
И еще я понял: тот, кто писал это (Сашка? Или кто-то другой?), немало начитался моих книжек. Потому что язык был точно мой. Если бы не почерк, я уверовал бы тут же, что сам когда-то написал все это, а потом забыл…
Очень про многое хотелось мне спросить. Но я чувствовал, как натянуты у Сашки все нервы. И спрашивать ничего не стал, сунул тетрадку за брючный ремень и сказал:
— Хорошо. Идем…
— Вы ботинки-то наденьте, — напомнил Сашка.
— Ах ты, черт, в самом деле…
Я обулся, отыскал в темноте пиджак и галстук.
— Держитесь за меня, — все еще хмурым тоном потребовал Сашка. И пошел впереди.
Я держал его за плечо с твердым лоцманским погончиком. Скоро начался склон, покрытый частым кустарником — с мелкими листьями, ягодами и колючками. Судя по всему, барбарис. И не было тропинки. Колючки хватали меня за штаны. Сашка шипел и несколько раз помянул «Ёшкин свет».
— Какая холера тебя тут понесла? Рядом же лестница…
— Нету никакой лестницы…
— Ну что ты споришь! Ты же сам бежал сюда по ней, подошвами стучал!
Сашка сердито усмехнулся в темноте.
— Это было до полуночи. А сейчас… Вы думаете, мы все еще в Кан’Орре?
— Господи, а где?
- Предыдущая
- 56/63
- Следующая