Реальная угроза

Оглавление

Когда мы пересекли критический уровень десять в двадцать седьмой и оказались в апертуре, навигатор быстро произвёл необходимые счисления и сообщил:

— Погрешность курса в пределах допустимого минимума. Я же говорил, шкип, что коррекция не нужна.

— Принято, — сказал Томассон. — Оставаться в апертуре. — С этими словами он включил интерком на своём капитанском пульте и объявил о смене лётной вахты.

Спустя пять минут нашу команду заменила другая четвёрка лётчиков. Томассон отправил нас отдыхать, поручив Топаловой определить меня в одну из свободных кают. Покидая рубку, я бросил на Павлова вопросительный взгляд, но тот лишь качнул головой: мол, ступай, парень.

Когда мы спустились палубой ниже, где находились офицерские каюты, я осторожно поинтересовался у своей провожатой:

— Как вы думаете, я выдержал экзамен?

— Экзамен? — не поняла Топалова. Потом до неё дошло, и она улыбнулась: — Пожалуй, да. По крайней мере, у меня нет к вам никаких претензий… Гм. Значит, это был экзамен?

— Да.

— И какого рода?

— Наподобие вступительного. Капитан Павлов сказал, что если я выдержу его, то буду зачислен в Астроэкспедицию.

К моему удивлению, Топалова энергично кивнула:

— Вот это правильно! Лучше брать своих курсантов, чем нанимать легионеров.

Я собирался было спросить, о каких легионерах она толкует, но тут Топалова хитро усмехнулась:

— А знаете, когда шкипер сообщил, что в нашу команду временно зачислен курсант, мы грешным делом решили, что нам собираются навязать какого-нибудь адмиральского сынка-заморыша. Потому-то мы все сбежались в рубку — хотели поглазеть на это чудо природы.

Я с трудом подавил истерический смех. Насчёт адмиральского сынка их догадка оказалась верной — прямо не в бровь, а в глаз. Знали бы они ещё, какого адмирала я сын…

Мы прошли в жилой отсек лётно-навигационной службы, который располагался особняком от кают остальных офицеров — точно так же, как держались особняком и сами лётчики, считавшие себя элитой на корабле — на мой взгляд, вполне заслуженно.

Топалова остановилась перед дверью без таблички.

— Здесь свободно. Отдохните, расслабьтесь немного, а через полчаса приходите в офицерскую столовую на ужин. До встречи, курсант Вильчинский.

Ободряюще хлопнув меня по плечу, она зашагала обратно по коридору. Я проводил её взглядом, затем открыл дверь, которая оказалась не запертой, и вошёл в каюту.

Лишь теперь, оставшись наедине с собой, я почувствовал, как напряжены мои нервы. Нельзя сказать, что я сильно перетрудился, просто на моих плечах лежала двойная ответственность — за корабль, который я пилотировал, и за своё будущее, которое во многом зависело от этого полёта.

Я повалился на застеленную койку, рассчитывая полчаса отдохнуть перед ужином, но едва моя голова коснулась мягкой подушки, я уснул мёртвым сном.

6

Проснувшись, я обнаружил, что проспал более десяти часов. Это было плохо. И не просто плохо, а скверно. Я вскочил с койки, чувствуя, как меня охватывает паника. Что подумает обо мне Павлов? Всего четыре часа лётной вахты — и я уже свалился без задних ног. Даже если там, в рубке управления, я выдержал экзамен, то потом…

Тут мой взгляд упал на дверцу одёжного шкафа. Я точно помнил, что десять часов назад там ничего не было. Помнил, потому что ещё хотел заглянуть внутрь и проверить, не осталось ли вещей от прежнего хозяина. А сейчас дверца была слегка приоткрыта, и на ней висела голубая офицерская форма Астроэкспедиции. Со знаками различия суб-лейтенанта — одна широкая и одна узкая нашивки на погонах. С золотыми крылышками лётно-навигационной службы на левой стороне мундира. А справа… справа была именная планка с моей фамилией!

Нет, это невозможно! Ну, допустим, я успешно прошёл испытание и меня зачислили в Астроэкспедицию. Тогда мне полагалось бы звание уорента, в лучшем случае — мичмана. Но никак не суб-лейтенанта.

Наверное, кто-то решил надо мной подшутить, предположил я. Рассчитывает, что я, дурачок, напялю на себя эту форму и пойду в ней разгуливать по кораблю. Вот смеху-то будет, обхохочешься! Чижик-пыжик возомнил себя орлом…

Тем не менее я всё-таки примерил на себя мундир — исключительно чтобы посмотреть, как он на мне сидит. А сидел он просто идеально, как влитой. Я сунул руки в карманы и в правом нащупал какую-то бумажку. Достав её, я прочитал: «Это не шутка, суб-лейтенант Вильчинский. Поздравляю. Кэп Павлов».

Ого! Это совсем другое дело. Через десять минут, приняв холодный освежающий душ и наскоро приведя себя в порядок, я уже без опаски облачился в свою новую форму. Хотя, конечно, теоретически нельзя было исключить, что и записка от капитана Павлова была частью всё того же розыгрыша, но я решил рискнуть — в конце концов, как сказала бы Элис, меня не расстреляют.

Первым, кого я повстречал, выйдя из каюты и покинув жилой отсек лётной службы, был уорент-офицер из интендантской службы. Он поприветствовал меня, как старшего по званию, не проявив никакого удивления по поводу того, что на борту «Марианны» оказался лишний суб-лейтенант. Ну а поскольку хозяйственники всегда самые осведомлённые люди на корабле, я мог больше не беспокоиться из-за своего мундира — его я носил на законных основаниях.

Меня буквально распирало от радости и гордости, но сполна насладиться своим успехом мне мешало острое чувство голода. Если не считать пары сандвичей, второпях поглощённых мной во время вахты, я последний раз нормально ел вчера утром у себя на квартире — а с тех пор прошло без малого двадцать часов. Посему я, не особо раздумывая, направился в офицерскую столовую.