В зоне тумана

Оглавление

Шагов через пятьдесят свернул в сторону и нырнул в кусты. Хлюпик, как и было велено, топал за мной след в след. Невидимый за кустами провал открытого люка зиял черной дырой. Я опустился на колени, глянул в пахнущую гнилью темень.

Как соединялись здесь между собой подземные коммуникации, не знал, наверное, никто. Отдельные герои составляли карты каких-то фрагментов. И только.

Ржаво-коричневая крышка валялась рядом. Кто и когда последний раз спускался в этот люк?

Хлюпик глядел на меня завороженно. Я отпрянул от провала люка и кивнул ему на зияющий чернотой колодец.

— Лезь.

Парень поежился. — А ты?

— Я следом.

Хлюпик помялся. Пихнув за пояс пистолет, который все это время стискивал в руке, как утопающий соломину, полез вниз. Я догадывался, что это будет шумно, но не думал, что настолько. Каждая ступенька несчастной вертикальной лестницы лязгала под его небогатым весом, словно бы по ней полз не один, а десяток Хлюпиков. Наконец снизу влажно чавкнуло.

Он добрался до земли, и там мокро. С этой сногсшибательной мыслью я полез в колодец. Когда макушка моя поравнялась с краем люка, в голову пришла идиотская мысль: «Надо закрыть за собой люк».

Впрочем, она пропала так же молниеносно, как и пришла. Колодезная крышка весит столько, что мне ее и до люка не дотащить. А если и дотащу, то при попытке прикрыть ее за собой без пальцев останусь — к гадалке не ходи. Да и не найдет нас тут никто, а если и найдут, то в люк не полезут. Разве что дадут пару очередей вслед, коли патронов много.

Кружок открытого люка уменьшился далеко наверху. Хотя я старался на него не смотреть. Глядел вниз.

Света совсем не осталось. В кромешной темноте было жутко. Хватаясь по очереди то одной, то другой рукой за шершавые прутья ступенек, я спускался все ниже, пока задница не уперлась во что-то твердое… подвижное… Сдавленно ойкнул Хлюпик, и твердое-подвижное отодвинулось в сторону.

— Ты можешь под ногами не путаться? — сердито спросил я у темноты.

— Извините, — отозвалось тошнотворно интеллигентное.

10

Я сидел на корточках на голом бетонном полу колодца. Спиной прислонился к стене, голову запрокинул, глаза закрыл. Вокруг было тихо. Только вода под ногами журчала, спускаясь с правой стороны коридора и убегая в левую. Ручеек оказался мелким, не доставал и до шнуровки ботинка, но раскинулся чуть ли не на всю площадь подземного коридора.

Темнота. Тишина. Вода журчит. Мысли идут неспешно, спокойно. Мышца на руке перестала дергаться. Красота. Может, это и есть моя мечта? Тишина и покой? Вот сейчас засну и никогда больше не проснусь. Тело так и останется сидеть у стены угрюмым монументом, потом усохнет. Со временем тлен и остатки разложения унесет вода, смоет, как все гадкое и гнилое, что было в моей жизни. Останется только скелет. Стержень. Он будет худ, крепок и непоколебим. И он будет угрюмо таращиться пустыми глазницами в противоположную стену, словно пытаясь найти там смысл бытия. А смысл, как всегда, укроется. Зато эти уставившиеся в стену кости будут полностью соответствовать моему погонялу.

Но самое главное, что все это останется здесь, среди сумасшедшей зоны, сумасбродного мира. А я буду где-то или нигде не буду. Но мне будет тихо и спокойно.

— Кхе-кхе…

Как же! Будет мне тихо и спокойно. Размечтался!

Я открыл глаза. Хлюпик покорно сидел рядом и играл фонарем, который я вручил ему первым делом, как спустился вниз. Фонарь — не пистолет. С ним, пожалуй, немного безопаснее.

Лучик фонарика вяло гулял по стенам, но Хлюпику явно было скучно. Он напоминал сейчас ребенка, которому взрослые обещали поиграть, но вместо этого сунули игрушку, а сами уселись скучные разговоры разговаривать. А ребенок, наигравшись с игрушкой, с которой и играть-то не хотел, не выдержал и решил привлечь к себе внимание единственным доступным, хоть и наивным, способом.

Реакция была столь же наивной и предсказуемой, как у того ребенка. Стоило мне только чуть пошевелиться, это уже было воспринято как интерес к его персоне.

— Угрюмый? — У?

— А откуда ты знал про военных? Хороший вопрос. По делу. Ладно…

— У меня есть свои источники информации, — уклончиво ответил я, — причем им можно верить.

— По дружбе?

— За деньги. Любой друг может предать. Человек, которому платят, может только продать. Потому я плачу так, чтобы не было желания продаться кому-то еще. Друзьям я не верю. У меня их нет.

— А Мунлайт?

Я скосился на него. Он смотрел на меня с неподдельным интересом.

— Мунлайт просто человек, которого я знаю и который знает меня. Все. Я ему ничего не должен, он мне ничем не обязан. И нам обоим друг на друга наплевать по большому счету.

— А есть кто-то, на кого не наплевать?

— Я уже сказал, — бросил я. — У меня нет друзей. Вообще.

Хлюпик насупился. Не то решил, что я его обманываю, не то еще что.

— Так не бывает. У каждого человека есть друг. Хоть один. Друзей не бывает много. Но совсем без друзей ни один человек не может…

Ни один человек? Я рассмеялся. Хлюпик посмотрел на меня с обидой, но я уже не мог остановиться. Обида на утонченном лице московского интеллигента, У которого дедушка за какие-то неведомые заслуги схлопотал квартиру в сталинской высотке, сменилась непониманием. Затем физиономия Хлюпика приняла опасливое выражение. Он чуть отстранился и бросил на меня косой взгляд.

Я перестал смеяться. Резко. Внезапно нахлынувшее веселье, как выключили. От этого мой спутник отодвинулся уже основательнее.