Полный порядок, Дживз!

Оглавление

— Не ранее полуночи, сэр.

— Значит, после двенадцати.

— Да, сэр.

— Решено. Ровно в двенадцать тридцать я засучу рукава и возьмусь за дело. Будь готов, Дживз.

— Слушаюсь, сэр.

ГЛАВА 22

Не знаю почему, но в загородных домах, когда стемнеет, есть нечто такое, от чего мне становится не по себе. В Лондоне я могу прошляться всю ночь, вернуться к себе с первыми петухами и глазом не моргнуть, но стоит мне очутиться одному на природе после того, как все улеглись спать, по моей коже начинают бегать мурашки. Ночной ветерок теребит верхушки деревьев, ветки хрустят, кусты шуршат, и внезапно душа моя уходит в пятки, и я начинаю поминутно оглядываться, чтобы какое-нибудь семейное привидение, стеная и заламывая руки, не подкралось ко мне сзади.

Жутко неприятное чувство, а если вы думаете, меня утешала мысль, что вскоре мне предстоит ударить в самый громкий колокол в Англии и устроить панику типа «Свистать всех наверх» среди ни в чём не повинных людей, вы глубоко заблуждаетесь.

О пожарном колоколе Бринкли-корта я знал всё. Когда в него бьёшь, гремит по всей округе. Помимо того, что дядя Том не любил грабителей, ему ненавистна была мысль, что он может заживо поджариться во сне, поэтому при покупке поместья он самым тщательным образом проследил, чтобы рядом с домом повесили пожарный колокол, который, хоть и мог запросто довести человека до инфаркта, никак нельзя было спутать с ласковым щебетаньем ласточки.

Когда я был мальчиком и отдыхал на каникулах в Бринкли, дядя Том часто устраивал ложные тревоги, и я до сих пор не могу забыть, как вскакивал по ночам в полной уверенности, что наступил конец света и прозвучал трубный глас.

Должен честно признаться, воспоминания о том, на что способен этот колокол, удержали мою руку, когда ровно в 12.30 я очутился на условленном месте. Вид верёвки, выделявшейся на белой стене, и мысль о звоне и грохоте, которые должны были взорвать ночную тишину, лишь усилили то странное состояние, в котором я находился.

Более того, не стану от вас скрывать, по прошествии времени у меня появились самые настоящие пораженческие настроения во всём, что касалось плана Дживза. Если помните, малый не сомневался, что перед лицом жуткой смерти Гусик и Тяпа будут думать только о том, как бы им спасти Бассет и Анжелу, но лично я не разделял его беззаботной уверенности.

Я имею в виду, мне прекрасно известно, как ведут себя парни перед лицом жуткой смерти. Фредди Виджен, к примеру, один из самых галантных кавалеров в «Трутне», рассказывал мне, как при первых звуках пожарной сирены в отеле на взморье он оделся и выскочил на улицу за десять секунд, озабоченный только одной мыслью, а именно, безопасностью Фредди Виджена. Что же касается особ женского пола, Фредди готов был стоять внизу и ловить их в одеяло, но на большее он не советовал бы им рассчитывать.

А чем Огастес Финк-Ноттль и Хильдебранд Глоссоп отличались от Фредди Виджена?

Я стоял, нерешительно перебирая верёвку, и мне кажется, плюнул бы на это дело и пошёл бы спать, если бы вдруг не представил себе, что произойдёт при первом ударе колокола с Бассет, которая до сих пор колокола не слышала и не знала, на что он способен. По правде говоря, от одной этой мысли мне резко полегчало, и сомнениям моим пришёл конец. Я сжал руку, упёрся ногами в землю и дёрнул за верёвку изо всех сил.

Как я уже говорил, звук колокола не напоминал щебетанье ласточки. Когда я слышал его в последний раз, я отдыхал в комнате на другой стороне дома, и тем не менее соскочил с кровати так резво, словно подо мной разорвалась бомба.

Вообще-то, я ничего не имею против шума и громких звуков. Помню, однажды Конина Поттер-Пирбрайт притащил в «Трутень» полицейский свисток, подкрался ко мне сзади и начал в него дудеть, а я с лёгкой улыбкой откинулся в кресле, закрыл глаза и представил себе, что нахожусь в опере. А когда юный Тос, сын моей тёти Агаты, решил проверить, что будет, если он подожжёт пакет с фейерверком, это тоже не причинило мне особых неудобств.

Но пожарный колокол Бринкли-корта меня доконал. Дёрнув за веревку с полдюжины раз и чувствуя, что могу оглохнуть на всю оставшуюся жизнь, я пошёл к лужайке перед домом посмотреть, не пропали ли мои труды даром.

Можете мне поверить, даром они не пропали, по крайней мере в том смысле, что на лужайке было народа не меньше, чем (по образному выражению Анатоля) сельдей в бочке. Тут и там мелькали дядя Том в лиловом халате, тётя Делия в жёлто-голубой ночной рубашке, а также Анатоль, Тяпа, Гусик, Анжела, Бассет и, наконец, Дживз в перечисленном мною порядке. Все были на месте, и нельзя было сказать, что хоть одной головы недоставало.

Но (как вы понимаете, именно это меня озаботило, дальше некуда) по присутствующим было незаметно, что кто-то из них недавно занимался спасательными работами.

Само собой, я надеялся, что увижу Тяпу, участливо склонившегося над Анжелой под одним деревом, в то время как под другим Гусик будет лихорадочно обмахивать Бассет полотенцем. На самом же деле Бассет стояла рядом с тётей Делией и дядей Томом, которые в один голос уговаривали Анатоля не нервничать, а Анжела с Гусиком сидели на траве напротив друг друга с отсутствующими выражениями на лицах и потирали ушибленные места. Тяпа, ни на кого не обращая внимания, ходил по лужайке взад-вперёд в гордом одиночестве.

Вы не сможете со мной не согласиться: картина была удручающей, и когда я сделал знак Дживзу подойти, в душе моей бурлили чувства, о которых, надеюсь, вы догадываетесь.

— Итак, Дживз?