Ветер с севера

Оглавление

– Это следует поручить Эврару Меченому, – неожиданно вслух произнес Леонтий и прикусил язык, опасаясь, как бы герцог не заподозрил его в чтении собственных мыслей.

Однако Ренье Длинная Шея лишь задумчиво кивнул.

– Да, именно. Он добрый воин и преданный пес. И он единственный из моих людей сможет опознать Эмму. Он видел ее. Как ты думаешь, Лео, может ли человек узнать во взрослой женщине девочку, которую видел совсем ребенком?

– Ну, – Леонтию стало смешно, – ваш вавассор скорей с первого взгляда отличит ковку секиры – рейнская или норманнская. Что же до женщин… Хотя этого вояку Бог разумом как будто не обидел. И он помнит, что девочка была рыжей, как и королева Теодорада. Что ж, возможно.

– Ступай, кликни его, – отрывисто приказал Ренье.

И прищурился на вскинувшиеся от дуновения хламиды грека язычки на угольях.

– Итак, Эмма… Рыжая Эмма.

Глава 2

908 от рождества Христова

Аббат Ирминон, тучный, рослый, с похожей на гладкий шар головой, увенчанной раздвоенной митрой, придерживая полы нарядной ризы, обходил хозяйственный двор аббатства Святого Гилария-в-лесу. Было тихое предрассветное время после Вальпургиевой ночи, в которую особенно сильна всякая нечисть, и хотя братия лесного монастыря окропила все вокруг святой водой и вечером обошла процессией все село, ударяя веточками освященного самшита по кустам и деревьям, а чтобы скотина была спокойна – сыпля в стойла и хлева соль, настоятель Ирминон лично пожелал убедиться, что силы тьмы не хозяйничали нынче в его владениях.

Но, кажется, везде царил мир. В предрассветном сумраке монахи меняли на скотном дворе подстилку, где навоз был перемешан с солью. Над дверьми сараев прибивали крест-накрест веточку ракитника. Курили ладаном даже в свинарнике. От нечистой силы, портящей скот, не должно остаться и духу. Но сами четвероногие (хвала Создателю!), кажется, не пострадали – мулы шумно хрустели овсом, свиньи томно похрюкивали, блеяли овцы, еще не обросшие после зимней стрижки, подавали жалобные голоса ягнята. Полное лицо аббата расплылось в отеческой улыбке при взгляде на крохотных агнцев, и он не удержался, чтобы не войти в загон и не приласкать кое-кого из них, нисколько не заботясь о том, как странно выглядит его шитое золотом облачение в овечьем хлеву. Его посох с резным золоченым завитком на конце попридержал брат-ключарь – тощий старичок со скорбным лицом и венчиком седых вьющихся волос вокруг тонзуры, носивший имя Тилпин.

– Ваше благочестие, – негромко, но настойчиво проговорил ключарь, – скоро служба, вам пора быть в храме, а не среди безмозглых тварей.

– Помолчи, брат Тилпин, – с самым благодушным видом приняв у ключаря посох и грузно перебравшись через заплот, заметил аббат. – Это ты должен не спускать глаз с хозяйства, а не я. Но уж если ты больше святой, чем ключарь, так позволь мне заняться тем, что мне кажется богоугодным в это утро светлого майского дня.

И, не слушая больше нытья монаха, аббат широкими шагами направился к молочным фермам. Здесь тоже все было в порядке. Мерно били в донца подойников молочные струи, братья-скотники весело улыбались своему аббату, не вставая из-под коров, чтобы испросить благословения. Их было немного, и Ирминон спросил:

– Где брат Авель?

– В лесу. Пошел собрать росы, чтобы омыть ею вымя коров. Говорят, от этого они лучше доятся и молоко становится жирным.

– Доброе дело. А где блаженный брат Ремигий?

– В чаще. Тоже росу собирает. Он как дитя радовался, что его взяли с собой.

– А каноник Серваций?

– Там же. С вечера ушел в селение к супруге, чтобы еще до рассвета вместе с толстухой Тетсиндой и близнецами отправиться за целебными травами.

Маленький брат Тилпин сплюнул и топнул ногой.

– Да поможет нам святой Гиларий! Язычники! Вместо святой мессы подались в лес за бесовскими зельями! Май – праздник неприкаянных блуждающих душ и плотских утех. Ведь известно же, что именно в мае в языческие времена, чтоб дать земле плодородие, темные люди спаривались на пашне. И это вы прославляете, преподобный отец! Тьфу! Первый день мая должно встречать молитвой и покаянием, а не хвалой. Похоже, в аббатстве все сплошь скоро обратятся в язычество. Постом, воздержанием и молитвою, молитвою и воздержанием!..

Аббат Ирминон повернулся и весьма чувствительно огрел своего помощника посохом между торчащих лопаток.

– Когда станешь аббатом, Тилпин, тогда и будешь указывать, что здесь должно, а что нет. А пока, ученый ключарь, припомни-ка лучше слова нашего наставника блаженного Бенедикта – нет ничего необходимее для монаха, чем послушание, и посему укороти свой язык, любезный брат. Далее, у того же Бенедикта сказано…

Он остановился у входа в сыроварню и, с важным видом воздев перст, зычно продекламировал:

– Обо всем заботится аббат, начиная от пищи и одежды и кончая духовным спасением детей своих.

Брат Тилпин прослезился – то ли от боли в спине, то ли от осознания вины за то, что посмел поучать своего пастыря, то ли от унижения, ибо не мог не заметить, как ухмыляются в рукав молодые послушники. Ирминон, заметив огорчение старика ключаря, оттаял и даже приобнял его – огромный аббат голубил старика, как иная нянька жалеет дитя.

– Успокойся, брат Тилпин. Такой уж сегодня день. И не ворчи. Ибо обычай собирать зелень в первое майское утро – добрый обычай отцов. Всем известны целебные свойства росы в этот час – она смягчает кожу, отвращает кожные болезни, врачует суставы. А ходить босыми стопами по этой росе – не знать усталости и ломоты в дальних переходах либо же в часы долгого стояния коленопреклоненными. Нет, праздник первого дня мая – праздник здоровья и любви. И после неистового шабаша нечисти в Вальпургиеву ночь никак нельзя отменить этот добрый старый обычай, как нельзя запретить жечь костры в день Святого Иоанна или сжигать чучело Карнавала в начале весны.