Принцесса викингов

Оглавление

Вскоре их переправили на берег. Среди встречавших Эмма смутно различила Ботольфа, узнав его хриплый, похожий на кашель, смех. Он усадил ее на лошадь перед собой, кутая плащом.

– Атли!.. – забеспокоилась девушка, но ярл сказал, что раненые последуют за ними в специальных носилках.

Эмма проспала у него на руках всю дорогу. Сквозь дрему она слышала, как Ботольф что-то говорил едущему рядом Бьерну. Серебряный Плащ отвечал, – кажется, речь шла о Херлауге, но Эмме было не до того, лишь на миг она пришла в себя, когда показался высокий частокол на насыпи. Затем копыта коней застучали по бревенчатому мосту, перекинутому через глубокий пустой ров. Эмма невольно поразилась – тысячи и тысячи людей потребовались для таких грандиозных земляных работ. За частоколом сквозь ненастье проступили очертания строений, послышался лай собак. Но, как всегда, в конце долгого пути Эмма чувствовала себя столь опустошенной, что едва обратила внимание на бросившихся к ним слуг.

В помещении, куда ее внесли, было восхитительно тепло, пахло дымом, чесноком, чадом светильников. Ее уложили на постель, вокруг суетились какие-то женщины. С Эммы стянули оледеневшие сапоги и растерли ноги. Она не протестовала, даже когда ее раздели донага и заставили натянуть сухую полотняную рубаху. Сквозь слипающиеся веки она разглядела одну из женщин. Настоящая великанша – рослая, тучная, с могучей грудью. Лицо немолодое, полное, у губ – надменная складка. Голову женщины облегала коричневая шапочка, завязанная под подбородком. На груди лежали темные с проседью косы. Удерживающие ее передник пряжки были украшены крупными самоцветами, а у пояса на цепочке висели ключи – знак хозяйки дома. Вспомнив рассказы Бьерна, Эмма догадалась, что перед нею жена Ботольфа Бера.

– Здравствуй, Бера, – произнесла девушка, пытаясь улыбнуться.

На лице женщины отразилось удивление:

– Гляди-ка, она назвала меня по имени!

– Мне рассказывал о тебе Бьерн.

На лице женщины появилось подобие улыбки. Эмма заметила, что у нее над верхней губой темнеют усики.

– Что же тебе поведал обо мне этот негодный пьянчужка?

– Что тебя боится твой супруг.

Женщина расхохоталась и поднесла к ее губам чашу с теплым питьем. Эмма ощутила на губах вкус подогретого вина с травами.

– Спи, – велела хозяйка. – Прежде всего тебе надо как следует отдохнуть и согреться. А когда ты проснешься, мы приведем тебя в порядок.

Наверное, она и в самом деле выглядела безобразно, но сейчас это ее не занимало. Она хотела одного – уснуть.

Ее разбудили вопли петухов и легкое прикосновение к волосам.

Затем мелодичный голос совсем рядом произнес:

– Оставь ее, Рольв…

Эмма, окончательно просыпаясь, приподнялась, сбросив меха. Она находилась в обшитом деревом алькове, отделенном от основного помещения приподнятой занавесью. На двух цепях поодаль покачивался массивный светильник, и в его желтоватом ровном свете Эмма обнаружила рядом с собой малыша в опушенном мехом красном кафтанчике, глядевшего на нее круглыми настороженными глазами. У него были темные кудряшки и румяные, как яблоки, щеки. Эмма улыбнулась ему.

– Видишь, ты разбудил ее, – прозвучал все тот же голос.

Только теперь Эмма заметила сидевшую в изножии ее постели ослепительную красавицу. Ей еще никогда не доводилось видеть столь прекрасных женщин. Продолговатое, с тонкими чертами лицо, густо-синие глаза под сенью прямых, как стрелы, ресниц, темные, как соболиный мех, брови. Длинные каштановые волосы девушки были зачесаны назад и на затылке завязаны узлом, удерживающим их вместе. Такая прическа придавала ей особую величавость. Красавица выглядела северной богиней в своем голубом, расшитом серебром платье. Поверх него на ней был скандинавский передник, сколотый золочеными фибулами, отсутствие же обычных для скандинавских женщин ключей на поясе указывало, что красавица еще не замужем.

– Я Лив, дочь Ботольфа, сына Сигурда, сына Тургейра, – церемонно представилась она, – а это мой брат Рольв.

Эмма заметила, что девушка глядит на нее с лукавым любопытством.

– А ты, выходит, и есть та знаменитая Эмма, пленившая конунга Ролло и его брата Атли?

В ее словах звучала насмешка, и это не пришлось по вкусу Эмме. Но в тот же миг полог откинулся и показалась сама Бера.

– Ты проснулась? Это неплохо. Бани уже протоплены, и пока мылись мужчины, тебе дали поспать.

Еще в Руане Эмма пристрастилась к скандинавским баням, и теперь, когда она смыла с себя все следы путешествия и облачилась в сухое чистое платье с норвежским двойным передником, она чувствовала себя, словно заново родилась на свет. Виберга, прислуживавшая ей, принялась расчесывать ее волосы.

– Ишь, какие, – с невольным восхищением приговаривала она. – Птицы могут вить в них гнезда.

Вновь появилась Лив, принеся Эмме ее плащ – вычищенный и просушенный, и Эмма при дневном свете смогла лучше разглядеть дочь Ботто. В лице красавицы было что-то безвольное, а глаза, несмотря на их чудесный цвет, не отличались выразительностью и всегда были словно затуманены. Однако сложена она была действительно на диво. Высокая, как и мать, она была довольно полной, но с узкой талией, округлыми плечами и высокой пышной грудью. У Лив была смуглая кожа, над мягко очерченным розовым ртом темнел пушок. Когда они вышли во двор, один из викингов притянул Лив к себе и облапил, но та нисколько не обиделась, пояснив Эмме с загадочной полуулыбкой:

– Все они тут влюблены в меня…

Эмма промолчала, надменно взглянув на викинга, восхищенно присвистнувшего ей вслед.