В канун Рождества

• Предыдущая
• 107/155
• Следующая

— Дай-ка я на них посмотрю.

— Но мама не разрешит мне их носить.

— Они прелесть. И ты в них выглядишь совсем взрослой девушкой.

— Никогда еще не получала такого чудного подарка! — сказала Люси.

23
ЛЮСИ

20 декабря, среда.

По-моему, это самый лучший день в моей жизни. Везде много-много снега и так красиво. Утром я покупала рождественские подарки, а когда вернулась домой, застала у нас Рори, они с Элфридой разговаривали. Он принес мне телевизор, втащил его в мою комнату и подключил, а потом мы сидели и разговаривали. С ним было так легко говорить, что я рассказала ему все: о том, как скучно жить в Лондоне, о квартире, о маме, о бабушке, о Рэндале Фишере. И о папе и Мерилин, и о дедушкиной семье в Корнуолле. Как замечательно, когда тебя просто слушают, не прерывают, не стараются подбадривать, не льстят, ничего от тебя не добиваются, не говорят, что ты чепуху несешь или сама не знаешь, что говоришь.

Он просто слушал и все.

Когда я все рассказала, мы пошли к ним, миссис Кеннеди накормила нас, Рори позвонил своим друзьям, и мы пошли кататься на санках. Было так здорово, и я жутко устала. Мы катались, пока не стемнело, потом снова пошли к Рори пить чай. И Рори спросил у отца, можно ли еще раз взять автомобиль. И мистер Кеннеди сказал «да». Мы с Рори поехали в Кингсферри. Это такой старинный город со множеством магазинов. Мы припарковали автомобиль и пошли к ювелиру, и там мне сразу же прокололи уши, и было совсем не больно. Потом мне надели сережки в виде золотых колечек.

Я еще раньше говорила Рори, что дома мне не разрешают носить сережки, а Рори сказал: «Ты ведь сейчас не дома, ты со мной» и заплатил деньги за то, что мне прокололи уши, и за сережки и сказал, что это его рождественский подарок.

На обратном пути мы снова разговаривали, и у меня такое чувство, что в моей жизни настал перелом. Рори говорит, что я должна запомнить несколько вещей. Вот они.

У меня хорошие отметки в школе, значит, я не глупая. Если я сама не буду отстаивать свои права, никто этого за меня не сделает. И не надо ни дуться, ни сердиться, а надо доказывать свою правоту логическими доводами.

Если я хочу поехать в Корнуолл повидаться с дедушкой, Сереной, Эми и Беном, значит, надо ехать. И ничто мне не помешает. Я сама могу все устроить, получить от дедушки приглашение и просто взять и приехать к нему.

Я должна быть более смелой. Я сама могу за себя постоять, потому что понимаю, какие бывают опасности. Я знаю, что надо остерегаться пьяниц, наркоманов и всяких извращенцев, вроде симпатичных с виду старичков, которые заговаривают с девочками на автобусных остановках.

И еще стоит подумать о том, чтобы на последние два года перейти в школу-интернат с совместным обучением, чтобы там сдать экзамены в колледж. Раньше я никогда об этом не думала. Надо внушить эту мысль маме и заставить ее обсудить со мной этот вопрос. Уговорю мисс Максвелл-Браун стать на мою сторону. Ведь это только на последние два года.

Когда строишь планы и думаешь о будущем, то становишься более решительной.

Хотелось бы, чтобы у меня был такой брат, как Рори.

Нет, лучше не надо. Потому что если бы он был братом, то все было бы по-другому.

Проколотые уши совсем не болят. Когда бабушка с мамой увидят сережки, они поймут, что я изменилась. Теперь я делаю то, что хочу. Теперь я могу сама принимать решения. Я уже не ребенок.

Когда я вернулась, то узнала, что к чаю был приглашен некто сэр Джеймс Эрскин-Эрл. Он взял старые часы Элфриды, чтобы их оценить. Кэрри сказала, что он съел шесть булочек.

Завтра первый день моей новой жизни.

24
СЭМ

Он открыл глаза. Было темно. Стоял колючий холод. Он и проснулся потому, что одеяло соскользнуло с кровати, и теперь дрожал под тонкой старинной льняной простыней. Занавески были распахнуты, и через окно, хотя и не очень широко открытое, в комнату врывался поток холодного воздуха.

Сэм повернулся на бок, достал одеяло и укрылся. Ему все еще было холодно. Протянув руку, он включил светильник в изголовье кровати и поглядел на часы. Половина восьмого.

Он лежал в комнате, теперь уже знакомой, в углах которой еще залегали глубокие тени. Мебели было немного: огромный гардероб, без труда вместивший все, чем Сэм владел на нынешний день, и викторианский умывальник, служивший туалетным столиком, — у него был темно-коричневый мраморный верх, а на нем стояли большая, в цветах, миска и кувшин для воды. Единственное зеркало висело на дверце гардероба с внутренней стороны. Еще в комнате был небольшой резной стул. Не предназначенная для работы или приема гостей, она великолепно подходила для такого важного дела, как сон. И для такого занятия, как разговоры по мобильному телефону.

Сэм лежал, постепенно наливаясь теплом под одеялом, и удивлялся, почему он чувствует такое удовлетворение от окружающей обстановки. Наверное, оттого, решил он, что комната очень пропорциональна, пустые стены не засоряют взгляд, а старые занавески из выцветшего кретона, достаточно длинные, чтобы ложиться фестонами на потертый ковер, очень напоминают те, что были в комнате матери в Рэдли-Хилл. Они висели на медных кольцах, надетых на медную палку, и, когда их сдвигали, раздавалось приятное уютное позвякивание. А затем слышался материнский голос: «Просыпайся, дорогой. Скоро завтрак».

Ностальгия, но самая приятная.

Да и весь дом в Кригане был такой же, как тот, в Рэдли-Хилл. Просторные, красивые комнаты почти без мебели, с причудливыми карнизами и высокими резными дверями. Отлогая лестница в несколько маршей, поднимающаяся до мансарды, с отполированными блестящими перилами и столбиками из балтийской сосны; старомодная, однако полностью соответствующая своему назначению кухня, ванные комнаты, выкрашенные в бело-коричневые тона с викторианским еще оборудованием, и бачки в уборной с цепями и ручками, на которых было написано «дергать».

• Предыдущая
• 107/155
• Следующая