Путница

Оглавление

124

«Мужики» смеялись уже оба, выплескивая напряжение и празднуя очередной удачный побег от смерти. Жар протянул Альку ладонь, тот не задумываясь по ней хлопнул.

– Рыбак-то, гад! – с чувством сказал вор. – Как корова в воду прыгнула – сразу наутек!

– Сам себя наказал, урод. – Саврянин наконец сел, откинул за плечи мокрые расплетшиеся волосы. – Два злата сберегли.

– А что произошло? – Радость от вида живых друзей перевесила Рыскину обиду.

Жар рыгнул, жалея, что съел тот кусок хлеба. От проглоченной воды он всплыл к самой глотке, неприятно ее подпирая.

– Корова птицы испугалась и за борт прыгнула.

– Так она давно уже приплыла! А вы что там так долго делали?

Мужчины переглянулись.

– Купались, – буркнул Альк, с трудом поднимаясь на ноги. Правая до сих пор ныла и подламывалась. – Давайте, надо от берега немного отойти, чтоб костер с воды не заметили.

Глава 25

Чужак может бегать по владениям стаи довольно долго – пока не приблизится к одной из местных крыс настолько, что та его учует. По ее злобному писку на пришельца кидается вся стая, и участь его воистину ужасна.
Там же

К утру коров, как по волшебству, снова стало три: Болезнь поблуждала по вражескому лесу, раскаялась и вернулась в родное стадо.

– Она не успокоится, пока меня не уморит! – ругался Жар, в душе рад-радехонек, что не придется подсаживаться на Милку или, упаси Божиня, Смерть.

Корова взирала на хозяина с мрачной ненавистью. Содрать мешок с морды ей так и не удалось, оставалось только завидовать подружкам, со смаком щиплющим травку.

Жар расседлал и покормил негодницу, несколько примирив ее со своим существованием. Вещи во вьюке промокли насквозь, пришлось как можно туже отжать и развесить у костра – ехать по Саврии без рясы было слишком опасно. В гитаре тоже оказалось полным-полно воды, отсыревшие струны обвисли. Вор с сомнением покрутил ее в руках, но все-таки опорожнил и приставил к дереву сушиться.

– Выкинь, – лениво посоветовал Альк с лежанки. – Я отсюда вижу, как она вздулась. Высохнет – перекорежится.

– Что, совсем играть не будет?

– Будет, но слушать это ты не захочешь.

– Жалко, – вздохнул вор, – она мне уже как подруга, столько вместе пережили…

– Что, ты трупы подруг тоже за собой по месяцу таскаешь?

Но у Жара все-таки не поднялась рука устроить гитаре огненное погребение.

– Вот высохнет, и посмотрим, – решил он.

Рыска проснулась позже всех, но открывать глаза не спешила – до того хорошо и уютно было лежать у Алька под боком, слушая, как приятели разминают языки. Да и поспали-то они всего лучин десять, маловато после таких передряг. Еще бы десяточек, а лучше два…

Девушка чуть было снова не задремала, но саврянин решил, что хватит валяться, и откинул покрывало. Тепло вырвалось из-под него, как птица, и, хотя ткань сразу упала на место, ощущение сладкой неги пропало без следа. Рыска разочарованно протерла глаза, потянулась и зевнула:

– Доброе утро!

– Ага, – уныло отозвался Жар, разглядывая уцелевший башмак. – Придется босиком идти…

– Ты же молец, – саркастично напомнил Альк из-за куста, – тебе положено стойко переносить тяготы и лишения. Вон святой Трачнил переплыл Рыбку на необструганном бревне, и то не жаловался.

– Не слышал про такого, – заинтересовался вор. – Саврянин, что ли?

– Угу.

– Тогда неудивительно. Ринтарец не валял бы дурака и прогулялся до брода.

– Зато это деяние сделало его знаменитым, – нравоучительно заметил саврянин.

– Почему? Бревен в стране мало?

– А, там долгая история. Саший-искуситель в облике алчного перевозчика, потребовавшего в уплату нательный знак Хольги… Исцеление больной девочки – ринтарской, между прочим… В общем, Трачнила у нас очень чтят и считают покровителем путешественников. И кстати, он тоже всегда ходил босиком.

– Я в святые по-любому покуда не собираюсь, – зло сказал вор, зашвыривая башмак в куст – не целясь в Алька, но рядом.

– В святые никто не собирается. – Саврянин затянул пояс и вернулся к костру. – Это уже после смерти решают – достаточно ли мученическая.

Котелок оказался единственным, кто стойко переносил тяготы пути; жаль, что ничего сытнее травяного чая в нем сегодня не кипело. Последний мешочек с крупой, дробленой пшеницей, после купания раздулся, как трехдневный беличий трупик, Жар даже развязывать его не рискнул. У Рыски из еды остался только тот кусок хлеба, что вчера забыли передать Альку, и сегодня саврянин брезгливо поглядел на протянутый ему сухарь.

– Пожалуй, это один из тех редчайших моментов, когда я предпочел бы быть крысой.

Но хлеб все-таки взял и стал грызть, прихлебывая отвар.

– А у тебя во вьюках ничего съедобного не завалялось? – с надеждой спросил Жар, провожая голодным взглядом каждую падающую на землю крошку.

– Могу предложить второй носок.

– Иди ты!

– Или в городе поедим. Тут недалеко.

Этот вариант Жару понравился больше, а вот у Рыски отчего-то разом пропал аппетит. «Недалеко». «Мы уже в Саврии!» – с пугающей ясностью осознала девушка. И город этот будет – чужой, и язык – непонятный, и люди – врагами!

Какая уж тут еда, хоть бы саму не съели…

* * *

Пока ехали проселком, Рыска постоянно ловила себя на мысли, будто они по-прежнему в Ринтаре. Те же елки, тот же орешник, те же одуванчики. Если и попадется незнакомое растение, так это оно для Приболотья диковинное, а девушка за дорогу уже всякого насмотрелась. Трава так точно повсюду одинаковая, ежа с мятликом. Разве что вешечных столбов не было, но они и в Ринтаре не на всех дорогах стояли.