Путь Проклятого

Оглавление

Глава 7

Сэр Тирел черпнул поостывшую похлебку деревянной ложкой, шумно всосал в себя густую наваристую жидкость, оторвал кусок от темной краюхи хлеба и принялся жевать так, что задвигались уши.

Варево действительно было вкусным, хотя Филипп чувствовал себя слишком голодным для справедливой оценки. И запахи кухни – кислые и неприятные – мешали. И человек, сидящий напротив, вызывал неприятные эмоции. Все это задание, миссия, с которой его прислали, рождала лишь брезгливость, раздражение. Такого с ним никогда еще не случалось, и Филипп чувствовал себя усталым как никогда. Хотелось закончить все как можно быстрее, забыть и эту харчевню, и дождь, постоянно сочащийся с небес, и лисью мордочку высокородного убийцы, чавкающего крестьянской похлебкой, и то, что в нескольких милях лежит остывшее тело короля. Как было бы здорово мгновенно, всего лишь щелкнув пальцами, очутиться на палубе парусника, режущего носом сине-зеленые волны Эгейского моря. Или на дороге, ведущей от гавани к стенам обители, так, чтобы, не торопясь, подняться наверх и посидеть немного у виноградника, прямо на пыльной теплой земле у скалы…

Старею, подумал Филипп, кивая головой.

Он почти не слушал того, что говорил Тирел. Главное убийцей было сказано. Главное им было сделано. Тирел и живым еще был только потому, что в планах пославших Филиппа людей ему были отведены несколько дополнительных дней жизни. Так что сэр Вальтер скорее был мертв, чем жив, но сам еще об этом не знал. И не должен был узнать до самого последнего момента. Велико ли удовольствие тащить на себе мертвое тело на десятки лиг? Невелико. Да и увидеть Тирела должны были в нескольких городах по пути следования живым и невредимым. А что потом исчез – так и должно быть. Разве может не испугаться до смерти человек, убивший короля? Пусть случайно застреливший, но…

Убийца был многословен, похлебка сытна, вино шибало в ноздри кислотой недолюбленного солнцем местного винограда. Появившаяся со двора хозяйка оказалась действительно хороша собой: дородна, но не толста, взгляд у нее был соответствующий, настолько выразительный и не оставляющий места сомнениям, и Филиппу невольно подумалось, что ни один олень в округе не носит таких раскидистых рогов, как хозяин харчевни «Под дубом»…

… далее все пошло, как замышлялось, – сказал Филипп. – Никаких неожиданностей. Никаких тягот. Даже в проливе нас не болтало.

– Не сомневаюсь, – проскрипел негромко собеседник. – Хочется верить, что сам Бог защитил вас от дальнейших несчастий. Думаю, что тело никогда не найдут…

– Я тоже так думаю. Я лично задушил его и спрятал труп в торфянике.

– В болоте плоть может не гнить годами.

Филипп пожал плечами.

– Пусть. Голый человек без лица может оказаться кем угодно, господин.

В окна монастыря било яркое и отчаянное осеннее солнце, и от этого комната наполнялась легким прозрачным светом. Лучи бегали по выбеленным известью шершавым стенам, по массивному столу старой работы, по разбросанным на нем свиткам…

За этим столом Филипп хотел бы видеть Ираклия, но…

Человека, сидевшего в кресле наставника, Филипп никогда не встречал до сего дня. Посланник был худ, лыс, и голос его так неприятно звучал, что заставлял ежиться. В словах приезжего можно было различить легкий германский акцент, но на германца он не походил, скорее уж на дака. Он был прислан с миссией, и треть солида лежала перед Филиппом, подтверждая полномочия гонца.

– Что ж… – произнес человек, и Филипп едва сдержался, чтобы не передернуть плечами. – Я доложу о том, что поручение выполнено. А это… Это передали вам для ознакомления.

Филипп знал, что будет в свитке.

Он сломал печать с ликом императора Константина и развернул письмо.

«Так повелел Первый, – стандартная формула в конце текста. Почерк у писавшего был лучше, чем у монастырского каллиграфа, менее вычурный, без завитушек, строка получилась удивительно ровной. Назначение состоялось. Он прошел весь путь от начала до конца. Чумазый мальчишка стал Легатом.

Он еще раз пробежался глазами по письму.

Все формальности соблюдены, а это означает, что теперь станет еще больше хлопот.

«И пусть исполнится воля Его».

Подписи не было, только кто-то твердой рукой вывел под приказом единицу.

– Амен, – сказал Филипп.

– И еще это, – прибывший протянул Филиппу увесистый кожаный кошель, звякнувший при передаче. – Здесь пятьдесят распиленных и склеенных смолой монет, Легат. Вам решать, кто получит из ваших рук особые полномочия, кто и когда станет обладателем этих монет. Только вам. Ваше решение и только ваша ответственность. Надеюсь, что вы это понимаете?

Легат кивнул.

Он давно знал, что наступит день, и его назовут Легатом официально. Так, как много лет называли наставника, с большой буквы – Легат. День настал, но в душе Филиппа не было радости. Мир не изменился в тот момент, когда он шагнул на высшую ступеньку лестницы, разве что груз ответственности, много лет лежащий у него на плечах, стал еще тяжелее. Впервые с той поры, как в гавани Патмоса догорала пиратская галера, он почувствовал себя одиноким. По-настоящему одиноким. Отныне его сомнения – только его сомнения, его боль – только его боль. Ираклий, упокой, Господи, его душу, был сильным и жестоким человеком, Филипп не мог сказать определенно, испытывал ли наставник сомнения, руководя действиями Легиона, но рядом с ним сомнения самого Филиппа почти всегда отступали…

Придется привыкать жить по-другому.