Я был на этой войне

Оглавление

Первый шок от внезапного обстрела духов проходит, и мы принимаем встречный бой. Расстояние не больше пятнадцати метров, но у них неоспоримое преимущество. Они закрыты стенами, а мы задницами кверху на площади.

Автомат сухо щелкнул и перестал стрелять. Понятно, патроны кончились. Как всегда, не вовремя. Спаренные пристегнутые магазины опустели. Лежа задираю ствол у автомата и засовываю в подствольник гранату. Удобнее стрелять с колена, но теперь уже выбирать не приходится. Нажимаю левой рукой на спусковой крючок. Взрывается капсюль-детонатор, и граната летит в сторону противника. Перелет. Ну ничего, это мы сейчас откорректируем. Снова граната уходит в подствольник, и снова жму на крючок. Пока летит граната, быстро вынимаю магазин и вставляю еще один спаренный.

За спиной раздается грохот. Оглядываюсь. Ешь твою мать! Духам удалось подбить оба наших танка. Они горят жирным пламенем. Донесся треск взрывающихся патронов, сейчас будут рваться снаряды. И точно. Через секунду послышался оглушительный взрыв, а за ним второй — у танков отлетели башни. Почти синхронно они медленно, очень медленно поднялись в воздух и, кувыркаясь, полетели в разные стороны. У первого танка башня с шумом упала в воду, у второго — на нашу сторону. Сами танки продолжали гореть. Корпус у первого раскололся посередине. В пламени продолжали рваться патроны.

Духи, осатанев от этой победы, переключили свое внимание, и заодно и огонь, на нас. Вновь мины начали собирать свой урожай. Бойцы под этим ураганным огнем начали окапываться. Повезло тому, кому попался разрушенный взрывами или гусеницами танков, БМП асфальт. Там была обнажена грязь, но под ней земля, в которую «махор» закопается по самые уши. Но таяли наши ряды. Таяли на глазах. Многие были ранены. Солнце уже не пробивалось сквозь плотный дым. С надеждой я вслушивался, не начнется ли стрельба на противоположной стороне площади. Именно там, по замыслу командования, должны были начать свою атаку десантники и морские пехотинцы. Но не было слышно с той стороны музыки боя. Жалкая горстка, не более ста пятидесяти человек, билась на открытой площади с хорошо укрытым противником.

За спиной вновь послышались крики и треск автоматных очередей. Посмотрев назад, увидел, как первый батальон пытается перебежать мост. Мы с удвоенной силой начали поливать из автоматов и подствольников позиции духов. Но что-то не заладилось опять у первого батальона. И вновь он откатился назад.

И тут дрогнули наши ряды. Чувство безысходности накатило, навалилось. Страх, черный страх раздавил своей массой все человеческое, что было. Сработал инстинкт самосохранения. И без команды мы начали отступать. Не бежать, а именно отступать. Огрызаясь автоматными очередями, редкими выстрелами из подствольников. Унося своих раненых. Оставляя своих убитых. Оставляя погибших и зная, что если не заберем их до ночи, то надругаются над ними духи, изрежут их тела. Отрежут носы, уши, половые органы и выбросят их вместе с телами в Сунжу на корм рыбам. Простите нас, ребята!

Отходили к прежним позициям, где нас накрыла собственная авиация. Вдруг раздался крик: «Батю ранило!» Все повернулись и увидели, что комбат бежит в укрытие, а левая рука болтается как чужая, как канат, привязанный к бушлату. Тут он споткнулся и, припав на левую ногу, завалился на бок. Подбежали бойцы и вытащили его из-под обстрела. Затащили за временное укрытие. Тут же стали подтягиваться, подползать, перекатываться офицеры батальона. Я также поспешил. По пути увидел Юру. Значит, жив! Во время недавнего боя я потерял его из вида. Прибежал и заместитель комбата майор Кугель Иван Генрихович. Возле комбата уже суетился санитар. Перетягивал жгутом раны и накладывал повязки. Комбат то приходил в сознание, то вновь его терял. Тяжело дышал, в груди что-то хрипело, мешало дышать. Был он бледен, крупные капли нездорового пота постоянно скатывались по его лицу, оставляя за собой серые дорожки на пыльной, грязной коже.

— Что вы приперлись? — спросил Петрович, открыв в очередной раз глаза. — Идите работайте, людей не бросайте. Окапывайтесь. Идите на хрен. Пока я здесь валяюсь, командует батальоном мой заместитель Кугель. Вперед! Пошли вон! Работать, желудки, работать!

Он вновь закрыл глаза и в который раз потерял сознание. Мы обратились к санитару:

— Как он? Выкарабкается?

— Задеты артерии на ногах, большая потеря крови. Не знаю, надо выносить на материк.

— Спасай! Ты слышишь? Спасай комбата, а то я в тебе дырок наковыряю! — орал на него Кугель Ваня.

— Не ори на него, Иван! Надо выносить его, — тоже заорал на нового комбата командир первой роты.

— Вот и бери его и иди на прорыв! Выноси. Мы постараемся прикрыть, — снова орал Иван. — Постарайся, вынеси Батю.

И уже громко, перекрывая шум боя, закричал:

— Слушай мою команду! Командую батальоном, пока командир ранен, я! Первая рота идет на прорыв и выносит комбата, а мы прикрываем! Окапываться и стоять до последнего! Радист! Радист, сука, где ты?!

— Нет радиста, убит, — крикнул кто-то из солдат.

— Перестроить ротные радиостанции на частоту бригады и сообщить, что через пять минут попытаемся вынести комбата, чтобы встречали и прикрывали огнем! Всем все понятно?! Вперед!!! Вперед!!!

И побежала первая рота, побежала под огнем, под сметающим все на своем пути огнем по простреливаемому навылет полотну моста. Несли они с собой комбата, который уже не приходил в сознание, и еще трех раненых. Не могли они больше взять. От роты осталось всего тридцать три человека, чуть больше полнокровного взвода.