Анабиоз

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая

Поставить на обочине палатку и кое-как растянуть на складных кольях тент мы успели ровно за минуту до того, как обрушился ливень.

Гроза налетела мощно, но прошла быстро. Молнии сверкнули цепочкой одна за другой, отпечатав в тучах свои яркие прожилки, громовые раскаты волнами проутюжили землю, порывы холодного ветра попытались снести наш хлопающий навес, но безрезультатно: закрепили мы его на совесть. Стихия угомонилась. Первый шквал прошел, оставив после себя в воздухе сизую пелену. Шум ливня стих, обернулся шепотом мелкого дождя.

Некоторое время мы сидели на рюкзаках и смотрели, как по шоссе растекаются мутные ручейки.

— Следы смыло, — нарушил молчание Борис. — Теперь не угадаешь, куда разведмашина ушла.

— Зачем тебе? — спросил я, хрустнув галетой.

— Ну-у, — он неопределенно покачал головой, — всегда полезно знать, что интересует вояк. Где вояки, там власть. А где власть, там нормальные условия для жизни.

— Нет больше никакой власти, — хмуро возразил я.

— Сейчас нет, завтра будет, — резонно заметил Борис. Отставил ополовиненную банку тушенки и повернулся к Ольге. Подмигнул. — Не забудьте оплатить проезд.

— Чего? — не поняла она. — Какой проезд?

— И провоз багажа. — Борис кивнул на притихшую девчонку. Снова перевел масленый взгляд на Ольгу. — Пойдем в палатку, пошепчемся. А брат пока с Машенькой посидит. Правда, брат?

Навеянное тихим дождем спокойствие как рукой сняло.

— Никуда ты не пойдешь, — выдохнул я, чувствуя, как мерзко дрожит голос.

— Тебе сложно десять минут с ребенком посидеть? — не смотря на меня, обронил Борис.

— Ма, — вцепляясь в Ольгу как клещ, пискнула девчонка, — ма, ты только не уходи никуда. Ладно?

Ольга молчала, затравленно глядя то на меня, то на брата.

— Какие же вы все-таки трудные пассажиры, — хмыкнул Борис.

Он хотел потрепать вздрогнувшую девчонку по волосам, но Ольга отпрянула и утянула дочь за собой. Я подался вперед. Борис резко обернулся и, чиркнув по мне колючим взглядом, выбрался из-под тента. Сунул руки в карманы, подставляя лицо летящим с неба каплям, и медленно проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Вернусь через пять минут. Оставайтесь на нашем канале.

И исчез в бледном водяном мареве.

Сквозь шелест дождя и журчание ручейка, подбирающегося к палатке, я услышал, как часто и неглубоко сипит Ольга. Девчонка, казалось, вообще перестала дышать и двигаться — только два огромных глаза блестели из-под растрепавшейся челки да белели впившиеся в рукав матери пальчики.

От обеих веяло отчаянием загнанных в угол зверей.

Наверное, только теперь до них по-настоящему дошел смысл случившегося. В обманчиво милосердном, безжалостном, хищном облике Бориса к женщине и девчонке пришел новый мир, который они так старательно не замечали.

Жуткий, совсем чужой. Будто плохой монохромный сон, перетекший вдруг из глубин сознания в явь.

— Бегите, — прошептал я, быстро впихивая в Ольгин рюкзак еду и теплые шмотки. — Вон уже МКАД. Там люди, не пропадете.

Ольга, так и не обронив ни слова, собралась и шмыгнула под дождь, утянув за собой дочь. Девчонка в последнее мгновение обернулась и, пронзительно, совершенно не по-детски глянув на меня, спросила:

— А он ведь врал про то, что… топором по голове? Он же врун?

Я кивнул.

— Врун. Бегите.

Ольга привычным движением дернула девчонку за руку, и они растворились в пепельно-серой мгле, оставив меня наедине с монотонным шуршанием дождя.

Я еще долго смотрел им вслед, чувствуя, как с этим августовским ливнем внутрь втекает что-то потустороннее — ледяное и неуютное, как сквозняк в студеную зимнюю ночь. Смотрел на размытые очертания застывших в последней агонии машин на зыбкой ленте шоссе, на еле заметную отсюда развязку кольцевой дороги, на бесконечную рябь в лужах и видел странный золотистый свет, стеной уходящий в самое небо. За мерцающей гранью, словно разделяющей пространство на слои, дрожали узнаваемые, но слегка искаженные контуры домов, неясные силуэты, темные точки чудно, неправильно летящих птиц. Из этой полупрозрачной янтарной стены появлялись люди. Один за другим выходили из слепящего сияния, вспыхивая на миг, как крошечные солнца, и…

Я вздрогнул.

Борис стоял метрах в десяти, прислонившись к столбу, почти слившись с ним. Без движения. Тихо.

Он никуда не уходил.

Брат стоял и внимательно наблюдал, как я отпускал попутчиков. Точнее… наших нечаянных трудных пассажиров.

ГЛАВА 6
Добрые люди

Дождь кончился. День кончился.

Мы вошли в Москву. Заночевали. Проснулись, собрались и пошли опять. Молча, словно чужие. Топали по Ленинскому, посматривали на разрозненные группы людей, обходили гигантские, заросшие ряской лужи, больше напоминавшие настоящие болота, пару раз останавливались на привал.

Я никогда не понимал людей, которые могут подолгу обижаться и не разговаривать, не понимал их и теперь. Но говорить с Борисом мне в самом деле было не о чем. И он молчал в ответ.

Небо так и не просветлело. Дождя больше не было, но и солнце не пробивалось сквозь низкие блеклые облака. Мир вокруг стал серым, потускнел под цвет настроения.

Город, в котором я родился и вырос, который всегда любил и, как мне казалось, чувствовал, сейчас был незнакомым, холодным. В нем затаилась агрессия. Москва смотрела на меня темными провалами окон, смотрела с настороженностью и непониманием. Город был другим. В этом он чем-то походил на Бориса. Я не знал, как реагировать.

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая