Путь в архипелаге

Оглавление

166

— Не догадываешься? — я дотянулся, стряхнул на девчонку небольшую лавинку снега с ивовых ветвей.

— Холодно же! — возмутилась Танюшка, но глаза её смотрели лукаво.

— Вот и согреемся как раз, — предложил я. — Ну сколько можно, Тань, всё время же в компании, никакой личной жизни…

— У кого как, — она откинула капюшон, рывком перебросила на грудь свою тугую косу. — Я позавчера ночью проснулась, а Олежка с Ленкой такое в спальнике вытворяют… Я думала — весь лагерь проснётся.

— Тань, — вздохнул я, — ну я же воспитанный и тихий мальчик, я не могу в таких условиях…

— Лучше под кустом, — Танюшка поощрительно закивала. — Всё-таки ты, Олег, очень развратный ребёнок. Даже удивительно.

— Да и ты тоже не ангел, — я подкатился к ней, встал своими лыжами параллельно её, глядя девчонке прямо в лицо. — Ну так что, я стелю плащ?..

…На этот раз Танюшка была сверху. При таких наших с нею игрушках она сама всем управляла, и ей это нравилось, я же просто ничего не имел против. Да и что можно вообще иметь против, если тебе четырнадцать лет, и твои ладони в тепле под курткой ласкают груди твоей девушки, если ты знаешь, что ей хорошо — хорошо от тебя и хорошо с тобой? Закусив губу, полуприкрыв глаза и подняв лицо к верхушкам деревьев, Танюшка ритмично и плавно, то быстрей то медленней, раскачивалась на коленях.

Кажется, у неё один раз уже было, и я рвано подумал, что хорошо бы дать ей и второй раз, только точно не получится, потому что…

— Ооооххх… — мне сперва показалось, что это только мой стон, но через миг я понял, что смог-таки дотерпеть, и Танюшка стонет тоже.

В тот миг мне больше ничего не было нужно от жизни кроме этого одного единственного её момента.

Вновь солнце взошло
Над грешною землёй.
И вновь берега
Обласканы приливом…
Пахнет сосновою смолой
И скошенной травой,
Клин журавлей над головой —
И значит, мы живы!

Девчонки плечо,
Мальчишечья рука
Друг друга в ночи
Коснутся боязливо…
Есть океан у моряка,
У пирамид — века,
И у поэта есть строка,
И значит, мы живы!

Старина, скажу я тебе одно:
Спи всегда с открытым окном!
Чтоб чувствовать мир,
Его благодарно прими,
прими…

Кувшин с молоком
И кружка на столе…
В степи лошадям
Лохматит ветер гривы…
Над миром властвуют балет,
Улыбки королев
И солнца росчерк на крыле,
И значит, мы живы!

Пой, музыкант,
Стирай лады гитар…
…Простая плита
На кладбище у Джимми…
Ты помни — деньги лишь товар.
Вновь переполнен бар.
Плывёт с акулами Макар,
И значит — мы живы!

… - Я очень боялась в первый раз.

Мы сидели, прижавшись друг к другу и укутавшись плащом. Я потёрся виском о щёку Танюшки и спросил:

— Боялась?

— Да, боялась… Нет, — поправилась она, — как бы сказать… Я не процесса боялась, а… ну, того, что потом… в общем, что не смогу к тебе относиться по-прежнему, как будто что-то такое рассыплется…

— Не рассыпалось? — тихо спросил я. Меня охватила щемящая нежность.

— Дура я была, — вздохнула Танюшка. — Тёмная дура. Всё стало только лучше… Олег, знаешь, — она помедлила и призналась: — Я так хотела бы ребёнка от тебя…

— Ребёнка?! — подавился я холодным воздухом.

— Да… Сына или дочь… Очень-очень, — с силой сказала она, — хотела бы. Только хорошо, что здесь его не может быть. У него была бы ужасная жизнь. Но так страшно уйти совсем, без продолжения… Как будто в какую-то чёрную бездну падаешь. Это мне такой сон снился недавно. Мальчишки, девчонки. Идут попарно, за руки, идут, идут и, не останавливаясь, падают в такую дыру. И всё… Олег, — жалобно спросила она, — неужели там правда совсем-совсем ничего?

— Ничего, Тань, — тихо ответил я. И вдруг сказал:

— Тань. Хочешь вернуться?

— Вернуться? — переспросила она непонимающе.

— Да, вернуться. Я… я могу тебя вернуть. Что с того, что там уже есть ты? Мир большой. Как-нибудь устроишься, зато там у тебя всё-всё может быть. Дом, семья, дети. Всё, как у людей… Я правда могу это сделать.

Она поверила. Я увидел — поверила. По глазам увидел… И спросила, подавшись назад:

— А… ты?

— Я останусь тут, — коротко ответил я.

— Нет, — так же коротко отрезала она…

…Я рассказал ей про обитателей туманных пятен. Танюшка смотрела огромными глазами, а потом вцепилась мне в отвороты куртки:

— И ты, ты мне это предлагал?! Ты рехнулся?! — потом передохнула и зловеще продолжала: — Ещё раз заговоришь об этом — и я тебя убью. Ночью убью. Прут заточу и воткну в ухо, чтоб не мучился. Пусть уж лучше… эта дыра чёрная, чем жить без тебя. Да и, наверное… наверное, там уже не страшно, раз ничего нет. Никак — оно и есть никак… — она передёрнулась и тоскливо сказала: — Только умереть хотелось бы как-нибудь сразу, чтобы не очень больно. Помнишь, Джек про свою девчонку рассказывал, про Магдалену, которая со скалы прыгнула, чтобы не к неграм?.. Хотя бы вот так. Только чтоб не от раны — ну, такой, когда все знают, что ты умрёшь и только мучаешься от утешений… И чтоб не в плен. Только не в плен. Меня прямо тошнит от ужаса, как представлю, что могу им попасться, — я слушал её со страхом и жалостью. — Вон Олька хорошо умерла. Даже не поняла, что умирает…

— Тань, не надо, — жалобно попросил я. Она грустно улыбнулась:

— Да ну что «не надо», никуда же не денешься…

— Тань, — я вздохнул. — Если я вдруг… Ты подожди… за мной. Поживи ещё. В память обо мне…