Медвежий ключ

Оглавление

125

Вот и в этот раз тоскливо, жалобно смотрел Вовка Дягилев из-под одеяла на Григория. Григорий распахнул рюкзак, доставал оттуда пахнущие морозом, холодные после долгого пути через тайгу томики книг, ставил их на полку.

Вовка наблюдал из-под груды хлама, испуганно жался на нарах.

— И вообще, Вовка, нужно избу строить побольше. Видишь, для книг места уже не хватает.

— Изба побольше, — это дров надо много, — деловито, но еще робко вымолвил Вовка. Драться, вроде бы, Григорий не собирается…

— Больше, — согласно кивнул головой Гришка, — и нарубишь их именно ты, — а большую избу построим вместе.

Григорий сам освободил стол от объедков, вымыл клеенку горячей водой. По полу ходил в валенках, как пришел с улицы — Вовка неделю хозяйничал, разуваться опасно. Как-то вот тоже вернулся, прошел в дом в носках — и впилась ему в ступню острая кость.

— Ну давай, горе-хозяин, иди есть!

— Да накормлю я тебя, — захлопотал Вовка, вылетел из своей груды тряпок — прошла еще одна волна зловония, — у меня тут еще антрекот есть…

— Антрекот?! Ух ты, прям как французы…

И не удержался все-таки, высказал Гришка под конец обеда непутевому:

— Володя, ну как ты не поймешь… Тут самому все надо уметь делать, самому себе уроки задавать, и самому порядок поддерживать, только тогда ты и свободен. Пока что ты и не свободен вовсе, потому что без меня пропадешь.

Вовка только сопел, слушал, раз мгновенно глянул исподлобья, и опять уткнулся взглядом в стол. Ясное дело, не изменит он ничего, так и будет жить в скотстве, не переделаешь. А Григорию тяжело, как было бы тяжело всякому, кого воспитывала аккуратная мать.

Вот и стал с той поры задумываться Григорий — а может, отделиться от него? Построить другую избушку и жить, устроив все по-своему. Даже делиться добычей, только бы жить по-своему, без этой кислой вони, без дерьма. Отделиться надо тихо, аккуратно. Если сразу заявить об том — слезы, крики, а потом (кто знает?) и решит Володя пополнить свои запасы еды, а новой избушки не строить… А ведь он нужен на строительстве, Володя, одному трудно.

Летом начали строить новую избу, и в таком месте, где уж точно никто никогда не придет, и носа совать туда не станет. Красивое место, удобное для жизни и приятное. Высоко, и поэтому холодно? Так ведь Гришка огород не разводил, ему безразлично. Много снегу? Да, зимой засыпало по крышу. Ну и что? Только теплее от снега, а чтобы выйти — прямо в снегопад расчищал Гришка дорожку от двери. А то засыплет — и не выйдешь до самой весны, — до того, как все само растает.

Строили вместе до осени, а в сентябре Гришка сказал Володьке, что теперь он будет жить один. Были плач, сопли и вопли, уговоры и обещания, — все как он и ожидал. Нет, Григорий был тверд, словно камень, и отделил Володю Дягилева окончательно.

Предвидения Гриши оправдались: Володька оказался совершенно не способен не только следить за собой, и держать себя в чистоте; он оказался не способен прокормиться. Охотиться он не умел; Гришка не знал ни одного человека, который ухитрялся бы поднять больше шума в лесу. Даже самые богатые охотничьи угодья оказывались пустыми для Вовки.

Ловить рыбу он тоже не умел. Как-то Гришка посадил его на берегу, поручил следить за плетеной из прутьев мордой, в которую само течение загоняет рыб и рыбешек. Все дело состояло в том, чтобы время от времени вытаскивать морду, вытряхивать из нее рыбу — и все! Спустя час Гришка вернулся и обнаружил, что Вовка, любуясь весенним солнышком, так же меланхолически наблюдает, как рыбы, одна за другой, выплывают из дырки в морде. А всего-то и надо было, что вставить один или два прутика! Вломить ему? Бесполезно, все равно он не исправится.

Собирать грибы и ягоды Вовка еще был способен, но жить весь год на грибах и ягодах пока что никому не удавалось. А Вовка к тому же панически боялся медведей и при малейшем шорохе мчался из лесу, как будто за ним по пятам гнались. Ну и достукался: раза два, пока он бегает да вернется, у него сжирали весь сбор из брошенного в лесу ведра или лукошка.

Только одно занятие отлично усвоил Володя: рассказывать жалостливые истории туристам и довольно лихо убивать их. Даже его умение стрелять удивительным образом применялось в основном к человеку.

Гриша с интересом наблюдал как-то лося, задумчиво стоящего метрах в пятнадцати от Вовки. Пуля сшибла ветку в метре выше лосиной головы, зверь запрял ушами, фыркнул, покосился на человека. Вторая пуля влепилась в ствол кедра за полметра впереди от лося. Зверю надоело, он неторопливо двинулся куда-то по своим делам. Н-да…

А вот по человеку Вовка стрелял хорошо, лихо бил из дробовика, и метров с тридцати уверенно валил самого здорового охотника. Из карабина он как-то раз метров за двести положил целую группу туристов. В этом месте скалы подходили вплотную к бурному порожистому Ою, лежа в удобной ложбинке в пятнадцати метрах выше реки, Вовка держал под прицелом всю излучину реки, на километр выше скалы. Даже если выстрел не очень удачен, раненый падал в реку, его несло метров шестьсот мимо скал, на которые из воды не выбрался бы даже акробат, а не то что советский турист.

Через шестьсот метров река растекалась на три широченные русла, и все они были такие мелкие, что труп не могло пронести через бар и перекат, должно было тут же и отложить. Только в одном месте вода доставала по пояс человеку — через него туристы и проталкивали свои суденышки. В этом месте Вовка предложил натянуть сеть или вбить в дно несколько кольев покрепче. Подумали, и протянули сеть, придерживая ее снизу камнями, а на берегу прикрутив к вкопанным в землю столбам.