Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русс

• Предыдущая
• 39/109
• Следующая

Интермедия
Перемышль

Ура живым, и павшим – слава!
За бой победный, страшный бой,
Когда Гурко повел нас лавой
Рвать пополам австрийский строй.
Враги дугой нас охватили,
Гремели залпы, словно гром.
Сверкнули сабли, зарубили —
И понеслись мы напролом.
Сражалась стойко венгров сила,
Но не смогла нас удержать.
Стеной нам путь загородила
Вторая линия мадьяр.
И вновь драгуны не сплошали,
Опять в атаку понеслись,
И снова сабли засверкали,
И снова кровью напились.
Начальство нас не оценило,
Но упрекать лишь в том могло,
Что не боялись мы могилы
И нас три четверти легло.
Места те памятны остались,
Где мы второго ноября
Сказать по правде – лихо дрались
За Веру, Родину, Царя.

Глава 3
Гром над Гаваной

На острове Моррис – суета. Союзники устраиваются. Первый приказ генерала Талиаферро: «Чужих окопов не занимать!» Их-то янки наверняка накроют при следующей бомбардировке – как раз на случай, если защитники города поленились. Не дождутся. Известно: один джонни, одна лопата, один день – стрелковая ячейка. Два дня – или два солдата в сером, на выбор – траншея. Три – траншея с бруствером и деревянной опалубкой. Четыре – крытые блиндажи в несколько накатов с амбразурами… Но все это будет за день, если джонни уверен, что завтра драка.

Больше всего рытья – вокруг пушек. Сперва – окоп, потом – настил с непременным уклоном в три градуса в сторону противника, чтобы пушку после выстрела накатывал не расчет, а собственный вес. А то сдвинь ее, голубушку: орудие Блэйки с лафетом весит, словно небольшой железнодорожный состав, вагонов так из шести-семи. Одно хорошо: рядом Чарлстон, руку протяни, и уж лопат да заступов у солдат в избытке. По уставу же такая роскошь полагается только саперам.

– Вы не жалеете, что не выбили большие пушки для корабля? – генерал весел, что и понятно: победа, да еще новое оружие. – Мы, на берегу, под любой бомбардировкой не утонем. А вам важно сделать в противнике дыру первыми.

Но у русского мичмана нет настроения спорить. Проще сказать, что тринадцатидюймовые чудовища для «Невского» слишком велики. Нет, корабль не утонет, но деревянный набор может попросту разойтись от чудовищной отдачи.

– А как быть с мониторами?

– Обойдемся уэртовскими семидюймовками. Мониторам хватит, а вам не так жаль их нам отдавать: сами льете и сверлите. А таких, английских, до конца войны не будет.

– Точно. И эти еле успели вывезти… Все бумаги остались в лапах Джона Буля. Ну, я к ним приставил толкового офицера. Так что моряки зря суетятся. Видите человека, что орудует шомполом в стволе? Лейтенант флота Ван Зандт. Желает составить полный чертеж орудия. Я разрешил. Почему нет?

Пока Алексеев жмет руку «толковому офицеру», моряк вытащил из черного зева приспособление: на конце шомпола оказался курвиметр. Снял показания – и лишь тут заметил начальство. Вытянулся, вскинул руку к кепи:

– Сэр!

– Продолжайте, лейтенант. Кстати, вы знакомы с нашим союзником?

– Виделись у Уэрта… Коммандер, – энсином или мичманом Алексеева практически не называли, – вы ведь артиллерист? И при прорыве блокады командовали батареей?

– Да.

– Тогда вот вам загадка: что будет, когда наши сухопутные коллеги забьют порохом вторую камору?

– Вторую камору? – Алексеев удивился. – Не припомню таких орудий. У русских пушек такого не бывает. Позволите посмотреть?

Решительно лезет в наброски, которым еще предстоит стать чертежами. Вполуха слушает речения лейтенанта:

– Английские картузы во вторую не лезут, как банником ни уминай. Я решил, что, раз так, туда не следует закладывать ничего. Пока меня слушают, но командир батареи ждет чертежа. Говорит: измеришь вторую камору, нам нашьют мешочков под картузы – и попробуем англичаночку по-настоящему. Считает, что малые картузы были, но их, как и бумаги, просто не смогли вывезти. Что думаете, коммандер?

А что думать? У орудия на схеме тонкие стенки. Очень тонкие! И как не разрывает… А эти хотят подложить туда пороха. А то и гремучего хлопка.

Рука сама сгребает наброски:

– Лейтенант, следуйте за мной.

Решительный шаг, загадочная полуулыбка.

– Куда, сэр? И отдайте бумаги… я вам не подчинен! Вы даже не офицер Конфедерации!

– Угу. Зато я знаю, кто может разобраться, зачем в пушке вторая камора. В пяти милях от вас находится гений артиллерии! Почему вы не обратились прямо к нему?

Лейтенант мнется. Подстегнуть:

– Ну!

– Видите ли, капитан Уэрта-старший – мой непосредственный начальник. Он ведь не просто промышленник. Он еще и начальник Морского артиллерийского бюро. И я хотел представить ему чистовые чертежи…

– …разорванной пушки?

Спустя час они стояли в кабинете директора артиллерийского завода и заодно начальника Морского артиллерийского бюро Конфедерации капитана Горацио ла Уэрты. На стол легли бумаги – и над заводом разорвался заряд истинной испанской ярости. Да, по сравнению с la furia roja и динамит слабоват…

– Варвары! Убийцы! Джеймс, тащи парадный мундир! И шпагу…

Картина – хрестоматийная. Благородный дон в гневе. Величественный человек – рост Дон Кихота, осанка Сида, серебро седины, золото мундирного шитья – собирается предавать свинцу и мечу оскорбителей чести. Прекрасная черноволосая дева висит на правой руке, что не мешает капитану шарить в ящике стола:

– Где мой «кольт»? А, вот. Отлично!

– Я все зарядила. Но пап, ты ведь пошлешь формальный вызов? Полагаю, Юджин согласится стать секундантом…

Горацио ла Уэрта успокоился. Погладил дочь по голове. Из-под густых ресниц сверкнул сердитый взгляд. Но разнос, если и будет, так не при чужих!

• Предыдущая
• 39/109
• Следующая