Город и звезды

Оглавление

Хорошо, ну пусть сами кристаллы вечны – но как насчет подключенных к ним схем? Неужели абсолютно никогда не происходит никаких сбоев?

– Этот же вопрос я задавал Хедрону, и он объяснил мне, что Банки Памяти на самом деле утроены. Любой из трех банков может обслуживать город, и если с одним из них что-нибудь будет не так, два других автоматически исправят его. Только если одинаковая ошибка произойдет одновременно в двух банках, ущерб окажется непоправимым – но вероятность этого бесконечно мала.

– А как осуществляется связь между образами в блоках памяти и действительными составляющими города? Между планом и вещами, которые он описывает?

Увы, Элвин полностью исчерпал свою эрудицию. Он знал, что ответ включает в себя использование технологий, основанных на манипуляции самим пространством – но как можно жестко удержать на месте атом, исходя из хранящихся где-то данных, он не мог объяснить даже в самых общих чертах. Во внезапном озарении он указал на невидимый купол, защищавший их от ночи.

– Расскажи мне, как ящик, на котором ты сидишь, создает эту крышу над нашими головами, – объявил он, – и тогда я объясню тебе, как работают схемы вечности.

Хилвар расхохотался.

– Ну что ж, полагаю, это честное сопоставление. Тебе надо будет расспросить об этом у кого-нибудь из наших специалистов по теории поля. Я, конечно, не смогу тебе ответить.

Эта реплика повергла Элвина в глубокое раздумье. Значит, в Лисе все еще были люди, понимавшие, как работают их машины; в Диаспаре же таких людей не осталось.

Они еще долго разговаривали на подобные темы, и наконец Хилвар заявил:

– Я устал. А ты – ты не собираешься спать?

Элвин потер все еще ноющие конечности.

– Возможно, я бы и захотел, – признался он, – но не уверен, что смогу. Мне это все еще кажется странной привычкой.

– Это куда больше чем привычка, – улыбнулся Хилвар. – Мне говорили, что некогда сон являлся необходимостью для всех людей. Мы все еще любим поспать по крайней мере раз в сутки, хотя бы несколько часов. За это время тело освежается, и то же происходит с рассудком. Неужели в Диаспаре никто никогда не спит?

– В очень редких случаях, – сказал Элвин. – Джезерак, мой наставник, делал это раз или два, после исключительных умственных усилий. Хорошо сконструированное тело не должно нуждаться в подобных периодах отдыха: мы покончили с ними миллионы лет назад.

Тут же действия Элвина вступили в прямое противоречие с его весьма хвастливыми словами. Он почувствовал усталость, какой прежде никогда не знал; она словно расползалась из его ног, затопляя все тело. В этом ощущении не было ничего неприятного – скорее наоборот. Хилвар с веселой усмешкой наблюдал за ним, и у Элвина достало сил подумать – не испытывает ли его спутник на нем возможности своей умственной энергии? Впрочем, он был далек от мысли протестовать по этому поводу.

Свет, исходивший от металлической груши наверху, померк до слабого сияния, но излучаемое ею тепло не убывало. В последних проблесках света затуманившийся рассудок Элвина отметил курьезное обстоятельство, о котором обязательно следовало расспросить наутро. Когда Хилвар раздевался, Элвин впервые увидел, насколько разошлись две ветви человеческого рода. Некоторые различия касались лишь пропорций или заметности, но другие – наружные гениталии, зубы, ногти, волосы на теле – являлись более существенными. Однако сильнее всего его поразила загадочная маленькая впадинка в центре живота Хилвара. Когда спустя несколько дней он припомнил эту тему, потребовались долгие объяснения. Пока Хилвар разъяснял Элвину функции пупка, ему пришлось произнести тысячи слов и нарисовать с полдюжины схем.

И оба они сделали огромный шаг вперед к пониманию основ, на которых строилась каждая из двух цивилизаций.

Глава 12

Когда Элвин проснулся, стояла глубокая ночь. Что-то побеспокоило его – какой-то шорох, шелест, проникший в сознание сквозь беспрерывный грохот водопада. Он сел и, затаив дыхание, напряженно вгляделся в покрытую мраком землю, прислушиваясь к рокочущему гулу воды и тихим звукам, издаваемым крадущимися ночными тварями.

Ничего не было видно. Свет звезд был слишком слаб, чтобы можно было разглядеть раскинувшуюся далеко внизу равнину; лишь еще более темная изрезанная линия, затмевающая звезды, напоминала о горах на южном горизонте. В темноте Элвин услышал, что его спутник повернулся на бок и тоже сел.

– Что случилось? – послышался шепот.

– Кажется, я услышал шум.

– Что за шум?

– Не знаю; может, это просто почудилось.

Две пары глаз в молчании уставились в ночь, полную загадок. Вдруг Хилвар схватил Элвина за руку.

– Гляди! – шепнул он.

Далеко на юге вспыхнула яркая точка, расположенная слишком низко, чтобы ее можно было принять за звезду. Она была ослепительно белой, с фиолетовым оттенком, и разгоралась прямо на глазах, так что вскоре на нее стало больно смотреть. Вдруг она взорвалась – точно молния ударила снизу. На короткое мгновение в ночном мраке огнем высветились горы и окруженная ими земля. Спустя вечность донесся призрачный гул далекого взрыва, и внезапный порыв ветра колыхнул деревья в лесу. Ветер быстро стих, и поверженные звезды одна за другой начали возвращаться на небо.

Второй раз в жизни Элвину стало страшно. Но это было не то глубокое и безнадежное чувство, которое он испытал в зале движущихся дорог, принимая решение, направившее его в Лис. Скорее это был даже не страх, а благоговение; он лицом к лицу столкнулся с неизвестностью и словно почувствовал: ему необходимо увидеть то, что находится там, за горами.