Завещание Аввакума

• Предыдущая
• 33/40
• Следующая

На этой фразе Здобнов уснул прямо за столом. Алексей, под ворчание сестры Ивана Ивановича, перенес его на постель и ушел домой, где услышал от матери, что ему пора жениться («чтоб не шлялся допоздна и водку не пил»).

На следующий день произошло еще одно событие: Арсений Морозов вместе с ювелиром Гаммелем пришли на прием к графу Игнатьеву. Пришли и попросили его разрешить им вручить титулярному советнику Лыкову пять тысяч рублей за спасение, с риском для жизни, рогожской казны. Игнатьев тотчас же вызвал Благово и Алексея и устроил при них торг, сказав:

— Мне приятно разрешить Алексею Николаевичу принять вашу премию; он ее, безусловно, заслужил. Но не будет ли вашего любезного согласия на пожертвование еще некоторой суммы для создания при ярмарке ночлежного дома в помощь бесприютным бродягам?

Морозов изумился, но выписал с недовольным лицом ассигновку на две тысячи рублей. Затем сказал:

— Вам, ваше сиятельство, тесновато будет в этом кресле. Не желаете ли в Петербург? Можем посодействовать, ежели договоримся.

Пришла пора изумляться Игнатьеву:

— Я трижды генерал: от инфантерии, адъютант и губернатор, а кроме того, член Государственного совета и граф Российской империи. Кем, по-вашему, я еще могу стать?

— Министром внутренних дел, к примеру.

— Отец мой, граф Павел Николаевич, был и министром, и даже председателем Комитета министров, так, говорит, ничего в этом хорошего нет, одна суета сует.

— Пока сами не попробуете, не узнаете, ваше сиятельство. Повторяю, могу посодействовать при определенных условиях.

Ситуация становилась неприличной: толстосум ангажировал генерал-губернатора прямо на глазах у его подчиненных. Игнатьев сам уже был не рад, что вызвал двух сыщиков и затеял при них торг. Морозов же, понимая всю скандальность этой сцены, сидел спокойно, даже небрежно, глядел уверенно. «Эх, плакали мои денежки», — расстроился было Алексей, но граф вдруг рассмеялся.

— Ну и выжига же вы, господин Морозов! Я вас всего на две тысячи растряс, да на благое дело, так вы решили за них моральную сатисфакцию получить. Так и быть! Насчет министерства поговорим, но не сейчас; договариваться я готов, но не обо всем. А деньги Лыкову отдайте!

Морозов зыркнул на ювелира, который все время молчал и жался к купцу, как миноноска к линкору (по образному сравнению Благово), и тот полез в портфель…

Так начала сбываться мечта Лыкова стать домовладельцем.

Глава 14
Тайное убежище

Ворсменский Островоозерский монастырь.

На исходе четвертого дня поисков, около девяти часов пополудни, Алексея разыскал Буффало. Он был мрачен и зол; значит, следа так и не взял. Они сели в углу кабинета Благово, и рогожец коротко рассказал, как безрезультатно облазил Семенов и Павлово-на-Оке. Только он хотел завершить доклад короткой нелитературной фразой, как вдруг дверь с треском распахнулась и вбежал хозяин кабинета. Он был весело возбужден, энергически махал руками и пытался напевать. Увидев Лыкова с Буффалой, еще более обрадовался:

— О! Вы оба здесь. За мной!

Втроем они бегом пересекли переполненную приемную полицмейстера и без доклада прошли к нему. Тот, как только увидел Благово, быстро выставил просителя, усадил вошедших и внимательно уставился на Павла Афанасьевича.

— Нашел! — сразу же выложил козыря начальник сыскной полиции.

— Где? — одновременно спросили все трое.

— Человек у меня есть в Ворсме, в хлыстовском «корабле» состоит. Он и доложил о пребывании у них высокого начальства.

— Берите десять человек и… хотя нет, мы же решили их не трогать, — осекся Каргер. — Или тронем?

Благово усмехнулся:

— Десять человек там ничего не сделают. В Ворсме сильная община, по первому же сигналу сбежится человек сорок мужиков с топорами. А сам Свистунов не в селе скрывается, а в Троицком Островоозерском монастыре, что на острове посреди Ворсменского озера. Попасть туда можно по единственному мосту, который, как вы понимаете, денно и нощно охраняется. Имеется также тайный подземный ход из монастыря на окраину Ворсмы. Все это мы против них же и обратим. Значит, так…

В 1640 году боярин Иван Борисович Черкасский занемог и едва не преставился. Замаливая грехи, он повелел перевести из Павлова-на-Оке на остров Ворсменского озера несколько монахов, которые срубили здесь деревянный храм с постройками. Так была создана небольшая вотчинная обитель. Однако боярин на этот раз выздоровел, и о крохотном монастыре надолго забыли.

В 1682 году в Москве поднялся стрелецкий бунт, подстрекаемый царевной Софьей и Хованскими и направленный против малолетнего Петра Алексеевича и его ближайшей родни — Нарышкиных. Озверелые толпы пьяных стрельцов разгромили несколько усадеб враждебных Хованским бояр, а их хозяев порубили секирами. Молодой боярин Михаил Яковлевич Черкасский спасся только тем, что укрылся в потайной подземной горнице своего кремлевского дворца. Слушая доносящиеся сверху топот и крики разыскивающих его погромщиков, он дал обет, что если уцелеет, выстроит Островоозерский монастырь в камне. Боярин уцелел, бунт благополучно подавили, стрельцов развешали по зубцам кремлевских стен и… Черкасский забыл о своем обете. Однако жизнь сама ему о нем напомнила: в 1687 году деревянный монастырь в одночасье сгорел дотла. Волей-неволей пришлось забывчивому боярину выполнять данное им Богу обещание, и в два года была выстроена в камне новая обитель, с красивым пятиглавым Троицким собором, обнесенная высокой стеной с четырьмя круглыми башнями по углам.

• Предыдущая
• 33/40
• Следующая