Конец эры

Оглавление

— Да, — сказал я. — Думаю, что должны.

Обратный отсчёт: 7

O tempora! O mores!

О времена! О нравы!

Марк Туллий Цицерон, римский оратор (106–43 до н. э.)

Самоуверенность Кликса сводила меня с ума. Для него всё и всегда было просто. Для каждого политического спора, для каждой моральной дилеммы у него всегда было наготове подходящее простое решение. Можно ли разрешать устройства, непосредственно стимулирующие центр удовольствия в мозгу? Какими правами обладали бы генетически модифицированные обезьяны, способные говорить? Могут ли женщины-священники быть суррогатными матерями? Спросите Кликса. Он вам скажет.

Разумеется, его мнение о глюконавтах было очень похоже на мнение посвящённой им редакционной статьи «Калгари Геральд». Его отношение к разумным обезьянам удивительно совпадало с тем, что говорил об этом Майк Баллард. А взгляды на суррогатное материнство давших обет безбрачия были почёрпнуты из «Плейбоя».

Глубокий мыслитель? Не Кликс. Но он гладкий. Плавный. Как колёсико микрософтовской мыши. «Майлз так понятно объясняет», — сказала мне Тэсс после последнего новогоднего празднества, которое мы провели вместе — на той же неделе нас с Кликсом отобрали для участия в этой миссии. — «Он уговорит кого угодно».

Так и случилось.

Я знал его целую вечность. Это я придумал его прозвище. Как он мог, из всех людей именно он, украсть у меня Тэсс? Мы были друзьями. Дружба должна же что-то значить.

Я узнал, что Тэсс встречается с Кликсом меньше чем через месяц после того, как я от неё переехал. Именно тогда, когда мне больше всего было нужно дружеское участие, мой лучший друг — практически, мой единственный друг — спал с моей бывшей женой. Мужчина, способный увести жену у друга, не беспокоится о морали, для него не существует принципов, он не думает о последствиях и ничего не планирует наперёд. Ему на всё плевать.

И посмотрите-ка, вот он, весь такой готовый дать второй шанс, готовый — чёрт возьми, я снова это скажу — сыграть Бога для целой разумной расы.

Во время планирования миссии мы убили массу времени на обсуждение того, следует ли нам с Кликсом всё время оставаться вместе. Но поскольку времени было так мало, а сделать было надо так много, мы решили, что у каждого будет отдельный список задач. Каждый из нас будет оружие и рация, так что риск разделения был признан приемлемым. После завтрака Кликс уехал на джипе искать подходящее место для отбора образцов. Теперь, когда мы знали, что астероид упал за двести лет до окончания мелового периода, он хотел собрать образцы, чтобы посмотреть, действительно ли иридий, ударный кварц и микроалмазы, связанные, как считалось, с падением астероида, уже присутствуют в горных породах.

Кликс отправился в восточном направлении. Я же потопал на запад, якобы для того, чтобы осмотреть поднимающиеся в том направлении холмы, но на самом деле чтобы оказаться по возможности дальше от него.

Солнце достигло высшей точки своего пути через небо; оно будто бы выглядело чуть-чуть белее, чем в двадцать первом столетии. Насекомые вились вокруг меня крошечными чёрными роями. На мне был тропический шлем с марлевым накомарником, так что до лица им было не добраться, но от их непрерывного жужжания начинала болеть голова.

Воздух был обжигающе горяч; растительность буйствовала, лианы сплетались в густые сети между стволами секвой. Я отошёл от «Стернбергера» по меньшей мере на пять километров, но при низкой гравитации почти не устал. Я оглянулся через плечо, но деревья закрывали обзор. Неважно. У меня был радиокомпас из магазина электроники, он приведёт меня обратно.

Голова у меня пухла от раздумий над Кликсовым требованием отвезти хетов в будущее. Я терпеть не мог принимать важные решения. Если вы избегаете их достаточно долго, в них пропадает необходимость. Они просто уходят.

Как однажды уйдёт папа.

Голос доктора Шрёдера заметался у меня в голове; его баварский акцент делал слова холоднее и безжалостней: отказ принимать решение — это само по себе решение. Потом те же слова, только с напевным ямайским акцентом: отказ принимать решение — это само по себе решение.

К чёрту Шрёдера. К чёрту Кликса. Нет ничего плохого в том, что не любишь принимать решения.

Конечно, я всегда покупал машину, что осталась у дилера последней из моделей прошлого года, чтобы не приходилось выбирать из многообразия цветов и комплектаций. И это правда, что я много лет не ходил голосовать. Я никогда не мог решить, за какую партию проголосовать — но, чёрт возьми, кто их вообще различает? В этом нет ничего плохого, чтоб им провалиться. Никто не обязан делать выбор, если не уверен в нём.

Кроме того, это не так просто, как изображает Кликс. Марс в наше время практически лишён атмосферы. О, мы уже половину столетия знаем, что когда-то там текла вода, которая промыла огромные равнины. Атмосфера планеты также была плотнее. Возможно, в мезозойскую эпоху Марс — очень приятное место. Даже весьма вероятно — я вспомнил изумрудную звезду, виденную наш первый вечер здесь, когда я осматривал эклиптику. Мог это быть Марс, полный жизни, зелёный от хлорофилла, голубой от океанов? Брат Земли, такой же прекрасный, как наша планета?

Возможно.

Но я был пророком, способным предсказать будущее с абсолютной уверенностью. Марс был обречён, ему суждено было стать уродливой бесплодной пустошью, холодной и безжизненной, царством призраков, тенью памяти о давно ушедшем. Да, никто там пока не побывал — совместная российско-американская экспедиция была отменена, когда ни одна из сторон не смогла наскрести на неё денег. Так что было похоже на то, что человек не продвинется дальше Луны — по крайней мере, при моей жизни точно. И больше половины населения Земли родилось уже после того, как в 1972 году последний человек покинул Луну. И всё равно, странным образом Луна казалась более приветливым местом, чем Марс. Луна была стерильна и нетронута, Марс же умер и истлел — гнетущий склеп, оглашаемый лишь воем несущихся над пустыней ледяных ветров.