Явка с повинной

Оглавление

Отец не за красивые глаза носил генеральские погоны, воля и сила у него были. Он атаковал Леву ежедневно. Последний раз генерал заявил, что Лева, естественно, не достоин такой девушки, но если он, тряпка, в конце концов решится, то они, всей семьей, дотянут его до должного уровня. Мама молчаливо его одобряла, Клава ворчала, что плохо себя чувствует, и швыряла тарелки на стол с явным презрением к нерешительности «парня». Лева оказался один. Ему все время хотелось увидеть Нину, мысли о ней мешали сосредоточиться, работа же требовала крайнего напряжения. Он нервничал, злился, а куда пойдешь, кому пожалуешься? Вчера позвонили из журнала, интересовались, как продвигается очерк? Лева совсем ошалел, хотел послать всех к чертовой матери, вспомнил «мамонта» и сказал, что очерк почти готов.

Сегодня за завтраком отец поинтересовался, где это он шляется до глубокой ночи? Если он с Ниной, понятно, дело молодое, однако могли бы и домой заглянуть. И почему от Левы чуть не каждый день сивухой несет? Нина, как ему помнится, спиртное не жалует. Лева ответил, что при такой блестящей памяти товарищ генерал, видимо, не забыл, что сын его работает в уголовном розыске. Я тебя насквозь вижу, сказал генерал. На фронте спирт давали, так ведь люди на смерть шли. Лева попытался отшутиться, что, возможно, он тоже ежедневно рискует жизнью. Шутку, которая, между прочим, была правдой, не приняли, женщины обозвали Леву дураком, а генерал даже почему-то назвал конъюнктурщиком. На том они утром и расстались.

Воспользовавшись передышкой, он зашел домой перекусить, а если представится возможность, и наладить отношения. Отец в это время иногда заезжал пообедать.

Дома никого не было, даже Клавы. Лева забрался в холодильник, взял вареную курицу, помидор и устроился на кухне. Он с удовольствием выпил бы кофе, да варить было лень. Преисполненный жалости к себе, он прошелся по пустой квартире и в своей комнате прилег на тахту. Когда Лева проснулся, было две минуты четвертого. На его счастье, у дома он сразу поймал такси и через пять минут уже прогуливался недалеко от отделения милиции.

* * *

Наташа растерянно смяла документы, сунула их в сумочку, вышла из душного, пахнущего масляной краской и свежевымытым полом помещения. Что теперь делать? Она вновь раскрыла сумочку, начала искать двухкопеечную монету. А чем поможет Александр? Почему она поверила в его всесильность? Пожилой капитан в отделении милиции, видимо, плевать хотел на звонки «ответственных товарищей» и их просьбы. Капитан просмотрел ее документы. Да, ему звонили, но он, к сожалению, ничего не может сделать. Гражданка Лихарева больше года нигде не прописана и не работает, является, как пояснил капитан, лицом без определенного места жительства и занятий. Он был вежливо сух, этот пожилой капитан. На него не произвели никакого впечатления ни самая скромная Наташина блузка, ни полное отсутствие косметики, ни потупленный взгляд. «Можете обжаловать мое решение, – сказал капитан, – в паспортный стол городского управления. А пока я вынужден взять у вас подписку о выезде из города в семьдесят два часа».

Наташа, уронив слезу, расписалась на какой-то бумаге. Капитан пояснил, что, если гражданка Лихарева через трое суток будет находиться в черте города, у нее возьмут подписку о выезде в двадцать четыре часа. Нарушение последнего срока влечет за собой наказание до двух лет лишения свободы. Капитан назвал и соответствующую статью Уголовного кодекса. Наташа запомнила лишь цифры: семьдесят два часа, двадцать четыре часа и два года. Они метались у нее в голове, когда девушка вышла из отделения милиции. Срочно собрать вещи и домой. А университет? Что ее ждет дома? Александр придумает, он все может. Ничего он не может. Во всяком случае, здесь. Милиция – не ипподром и не ресторан.

Лева шел впереди девушки. Она шла медленно, он еще медленнее.

– Лева! – Наташа догнала его, схватила за руку. – Какое счастье! Это мне бог вас послал!

Лева-то знал, кто его послал.

– Наташа? – Он взглянул на часы. – По расписанию у вас вторая ванна.

– Не надо, – Наташа всхлипнула. – У меня несчастье, вы должны мне помочь.

– Я? Вам? Должен? – Лева произнес все слова раздельно.

– Левушка! Милый! Пойдемте куда-нибудь, я вам все объясню.

– Да мне на работу надо, – возмутился Лева. – Простите, Наташа, но я ванну даже не каждый день принимаю. Душ только, – он развел руками, – знаете, времени не хватает.

– Злой, злой! – Наташа даже топнула ножкой.

Они стояли посредине тротуара, прохожие уже обращали на них внимание. Рядом остановилась черная «волга». Генерал-лейтенант Гуров приоткрыл дверцу и спросил:

– Молодые люди, может, вас подвезти?

Наташа, увидев генеральский мундир, опешила. Лева быстро подошел к машине.

– Я на работе, отец.

– У тебя это называется работой, – генерал отстранил сына, взглянул на девушку. – Отсюда и ночные приходы, и коньячный запах по утрам.

– Верно, отец. – Лева подвинулся, загородил собой Наташу, нагнувшись, обратился к водителю, которого знал уже много лет и неоднократно сражался с ним в шахматы: – Здесь остановка запрещена, товарищ водитель. Проезжайте, иначе я отберу у вас права.

Генерал захлопнул дверцу, машина рванула с места.

– Начальство? – спросила Наташа.

– Отец, – ответил Лева.

Наташа посмотрела вдоль улицы, но машина уже скрылась за поворотом. Боже мой, боже мой, девушка одернула ситцевую блузку. Папа генерал, черная «волга», сам молодой, красивый. А я? Какой-то Сан Саныч, бега, живу на нелегальном положении. Через трое суток вообще надо уезжать в Тамбов.