Служанка арендатора

Оглавление

– Вы не ошиблись, – откровенно ответил Маркус. – Очень уж много дам, играющих на фортепиано: после каждого обеда, на любом вечере, в заключение открывается это орудие пытки! И я привык браться за шляпу, как только какая-нибудь дама усядется за рояль!

Судья принужденно засмеялся, а его жена возразила с серьезным видом:

– Поверьте, если бы вы услышали игру Агнессы, вам не пришлось бы бегать от инструмента и навязанного вам удовольствия! Наше милое дитя не занимается исключительно музыкой, ее жизненная задача…

– Но, дружок, я уже сказал, что Агнесса также превосходная художница! – быстро и с видом нетерпения прервал ее судья.

– Она превосходно умеет справиться на кухне и в погребе! – продолжала старушка, невзирая на старания мужа остановить ее. Последние слова она даже произнесла возвышенным голосом и с особым ударением.

– Я тебя не понимаю, Сусанночка, – еще более энергично прервал ее старик, лицо которого сильно покраснело. – Что тебе за охота представлять Агнессу, дочь офицера из благородной фамилии Францев, какой-то замарашкой? Мне было бы жаль денег, если бы в этом заключались ее заслуги!… Кстати, господин Маркус, – резко переменил он разговор, – вы долго думаете остаться в „Оленьей роще“?

– Всего несколько дней.

Казалось, старик вздохнул с облегчением, но он опечаленным голосом, нахмурив лоб, повторил в раздумье: „несколько дней…“

– Гм… мы, вероятно, не будем иметь удовольствие видеть вас еще раз у себя. А я не могу возвратить вам визита по милости изменивших мне ног, поэтому я воспользуюсь случаем лично попросить вас о том, о чем я вам писал уже в письме… Короче говоря, в каком положении вопрос о железной дороге? Вы теперь сами могли видеть, в каком состоянии постройки на мызе! Тут никакие заплаты уже не помогут! Особенно эта старая будка, в которой мы живем – при каждом порыве ветра она трещит по всем швам. Стоит локомотиву пронестись мимо нее один раз, она совсем рухнет: это также верно, как дважды два – четыре!

– Тогда лучше снести ее заранее!

– Милостивый государь, – вскричал судья, вскакивая с места с таким видом, словно желал схватить за горло человека, который так равнодушно говорил об этом, а больная, вскрикнув от ужаса, подняла руки. – Милостивый государь, говоря другими словами, это значит, что вы хотите выбросить нас на улицу?!

Желая успокоить старушку, Маркус взял ее руку и слегка пожал.

– Можно ли так пугаться, сударыня! – произнес он. – Неужели этот дом, готовый ежеминутно разрушиться, так дорог вам, что вы не хотите видеть на его месте другой, прочный и более удобный?… Я заново перестраиваю и мельницу, потому что не желаю, чтобы мой арендатор был погребен под ее развалинами! А здесь возвести новое здание еще легче и скорее, чем на воде!… Я обещаю вам, что это будет красивый и удобный дом с просторными светлыми комнатами, верандой и крепкими ставнями. Мы отодвинем его шагов на тридцать от неудобного соседства рельс, конюшни перенесем на северную сторону, а двор устроим позади построек, для чего придется снести часть сосновой рощи. На время перестройки я попрошу вас расположиться в господском доме усадьбы, где половина верхнего этажа будет предоставлена в ваше полное расположение.

Ласково взглянув на больную, Маркус прибавил:

– Мне кажется, вам будет удобно и приятно в комнатах вашей покойной приятельницы. Потом вы возвратитесь на мызу, что будет, надеюсь, не позже начала мая будущего года… Скажите, вы согласны?

Старушка от слез не могла выговорить ни слова и молча пыталась притянуть к губам его руку, но молодой человек не допустил этого.

– Нет, нет, не благодарите меня! – вскричал он, покраснев от смущения. – Примите это, как последний привет, который шлет вам покойница из другого мира!

Судья онемел от удивления, и, казалось, тоже готов был схватить руку молодого владельца усадьбы в порыве благодарности. Но при последних словах Маркуса он остановился, опустив руку, и на его хитром лице появилось выражение, ясно говорившее, что он начинает понимать, что за этим невероятным великодушием скрывается „нечто другое“…

Судья был из породы тех нахальных людей, которые верят только самим себе, и никогда не согласятся с тем, что не пользуются почетом и силой.

– Да, наша дорогая приятельница прекрасно умела ценить то, что мы для нее делали, – произнес он важно и с холодным спокойствием. – Мы всегда, даже живя вдалеке, принимали участие в ее радостях и горе. Потом, переселяясь в „Оленью рощу“, охотно делили с нею ее печальное одиночество. Сколько раз я, несмотря на ветер и непогоду, бежал к ней, чтобы игрой в шахматы сократить ей скучные зимние вечера! Заметьте при этом, сударь, что я не питаю страсти к шахматной игле, совсем напротив!… Но охотно приносишь жертвы женщине, умеющей так ценить самоотверженную преданность, как это умела дорогая покойница! – с пафосом закончил он.

– Она сделала для нас больше, чем вся толпа друзей, теснившихся в нашей столовой и у игорных столов! – робко заметила дрожащим голосом старушка.

– Не огорчайся, дружок: эти люди не стоят того, чтобы вспоминать о них! И ты права относительно Клотильды: она умела быть признательной и сделала бы для нас больше, если бы мы сами не уклонялись из деликатности! – продолжал плут и пожал плечами. – Но что поделаешь? Видно, так суждено – смерть захватила ее врасплох, а то многое было бы совсем иначе!

Маркус гневно отвернулся от наглого болтуна: подумать только, он довольно недвусмысленно предъявлял свои права на „Оленью рощу“ на основании каких-то мифических жертв, за которые покойная непременно вознаградила бы его, если бы ей не помешала внезапная кончина…