Лесная земляника

Оглавление

Потом Шейн развернулся на руках у Майры и протянул ручки к Джону. Байкер принялся скакать, как ошалелый, и на облагороженной строительной площадке на некоторое время случился рай…

* * *

Ужин несколько затянулся, потому что Шейн бродил по дому и яростно рычал на все предметы, которые содержали в своем названии этот бодрый звук. Майра смеялась, Байкер решил, что Маленький Брат дразнится — одним словом, веселье било ключом.

Не доев плюшку, мальчик заснул прямо за столом, как умеют засыпать только дети: легко и беззвучно, немедленно становясь похожими на ангелов. Майра осторожно вытащила из крепкого кулачка плюшку, а Джон очень бережно поднял малыша на руки. Шейн сонно причмокнул и пробормотал что-то бессмысленное, но очень эмоциональное.

Майра кинулась вперед, чтобы разобрать постель, Джон осторожно нес Шейна по лестнице. Когда они с Майрой в четыре руки — Майра ловко и привычно, Джон бестолково, но старательно — переодели мальчика в пижаму и осторожно прикрыли пуховым одеялом, Джон Фарлоу впервые понял, что означает выражение «чувства переполняют».

Он был легким, как воздушный шар, горячим, как вулкан, веселым, как целая толпа клоунов, задумчивым, как медитирующий Тибет…

Ему не было дела до всего огромного мира за стенами этого маленького домика. Он не хотел больше ничего — только стоять на коленях возле детской кроватки, соприкасаясь плечами и бедрами со светловолосой девушкой.

Они одновременно посмотрели друг на друга — и одновременно испугались безысходности и неотвратимости того, что горело в их глазах.

Они еще попытались что-то с этим сделать — Майра суетливо подоткнула одеяло Шейну, а Джон метнулся проверить, плотно ли закрыто окно.

Но потом они вышли из комнаты и оказались на самом верху лестницы. Внизу блаженствовал у огня Байкер, внизу горел желтый прямоугольник света из кухни, но еще внизу тревожно метались огненные блики умирающих углей, и деревянный пол был застлан пушистыми волчьими шкурами, и поднимался по жилам горячий ритм, древний мотив, и было страшно и весело, но иначе было нельзя никак, а завтра будут свет в окне, и утренние смущенные глаза, и убегающий в сторону взгляд, а возможно, и сомнение, переросшее в уверенность, но все это будет завтра, через тысячу лет после конца света, который объявлен на сейчас, на немедленно…

Джон молча и очень медленно притянул Майру к себе. Остатки Джона Мыслящего очень не хотели снова получать от нее по физиономии, и потому немного медлили. Джон Влюбленный трепетно давал ей время принять решение. Джон Желающий с изощренностью мазохиста оттягивал тот момент, когда события приобретут необратимый характер…

Зрачки Майры расширились, теперь ее глаза казались почти черными. Она немного напряглась в его объятиях — а потом… Словно растопили ледяную корку, выпустили живое, теплое, розовое, нежное, и вот уже распускается во всей красе и тянется к небу, открывшемуся в потолке, необыкновенный, пышный, нездешний цветок по имени — Женщина, Которую Хочет и Любит Мужчина…

Стены вслед за потолком свернулись в бесконечную спираль, открывая выход в иное пространство. Чужие звезды полыхнули в приблизившемся черном небосводе — но для Джона Фарлоу сейчас имели значение только звезды зеленых глаз Майры Тренч…

8

Они чудом не упали с лестницы. Джон нес Майру на руках, но под ноги не смотрел, ибо был твердо уверен, что ступает по облакам. А Майре вообще было все равно. Она прижалась к широкой и надежной груди своего мужчины и медленно умирала от счастья.

Желтый свет из кухни был как бы рассветом, а может, и закатом, и волчьи шкуры под ногами были мягче трав луговых, а дождь за окном не имел ровно никакого значения. Они опустились на пол перед очагом и принялись исследовать, постигать, узнавать, изумляться…

Джон бережно гладил плечи Майры, кончиками пальцев проводил по шелковистым прядям волос, а сам не мог отвести глаз от двух бездонных озер изумрудного цвета, доверчиво и ясно светивших ему во тьме. Он упивался красотой девушки — и даже не жаждал большего. Если бы сейчас она сказала «нет»… возможно, телу пришлось бы нелегко, но душа с благоговением согласилась бы.

Майра не боялась и не стеснялась. Она вообще словно растворилась в Джоне, стала его дыханием, его теплом, его отсветом. Закончилась дорога длиною в десять лет, и маленькая девочка с содранной коленкой отдыхала в объятиях того, к кому приговорила себя навеки здесь неподалеку, на опушке тисовой рощи.

Байкер неожиданно застеснялся, заскулил и бочком стал отходить к двери. Джон усмехнулся псу, на мгновение отвернувшись от Майры и на этот миг крепче прижав ее к себе, словно боясь потерять контакт, спугнуть, встревожить…

Он торопливо подошел к двери и выпустил собаку. Байкер бросил на Джона благодарный взгляд и неторопливо потрусил вокруг дома.

Пусть они думают, что ему надо по делам. Он-то ВИДИТ, что им нужно остаться одним. А уж чужие к дому не подойдут, будьте спокойны!

Видимо, сегодня был очень удачный день, потому что, уже завершая круг почета вокруг флигеля, Байкер замер, вне себя от счастья и недоверчивого восторга.

Прямо под кустом лещины сидел загадочный зверь КРОЛИК и задумчиво смотрел на Байкера.

* * *

Одежда оказалась ненужной и смешной условностью, от которой так легко отказаться. Куда она вся делась, ни Майра, ни Джон не знали. Просто была — и не стало.

Первые секунды собственной наготы они просто смотрели. Не похотливо, не с любопытством, не с вожделением, да, пожалуй, даже и не с желанием. С изумлением и восторгом. Потому что не было смущения — было узнавание чего-то родного, близкого, единственно необходимого. Потому что Джон был совершенно уверен, что его чуть дрожащие пальцы уже касались этого крошечного треугольника из родинок у нее на левой груди. Что вот эта синяя жилка уже пульсировала под его поцелуем. Что ее руки уже скользили по его спине так же уверенно и нежно, принося ощущение блаженства и тепла…