|
Оценить:
|
Гришка-рейхстаг
7
Не знал Григорий, что когда привезли его, один из штатских переговорил с начальником тюрьмы – своим хорошим знакомым, с которым не раз пил водку. Суть разговора была проста: парень действительно первым установил знамя на Рейхстаге, его к Герою представили, а вышло вишь как. Нужно, чтобы грузин стал первым. Есть приказ к ворам его подсадить. Ты уркам скажи, чтобы не трогали парня. Нам пришлось его побить, никуда не денешься. Но ты скажи.
На это начальник тюрьмы ответил так:
«Ты мне ничего не говорил. Я ничего не слышал. Парня в обиду не дам. Но как ещё сам себя покажет. Тут знаешь, сколько фронтовиков! Многие ломаются, хоть и воевали».
2
Булатов просидел недолго. С его согласия уголовники сделали ему авторитетные наколки. Мол, если Родина не признаёт своих героев и не даёт высшую награду, то они сами дадут её. Только свою – воровскую.
В конце сорок шестого года Григория выпустили. По-тихому. Особист в личной беседе перед освобождением заявил прямо:
– Молчи двадцать лет, как тебе сказано. Разинешь пасть – заткнём навсегда. Ты уже убедился – мы можем всё.
Гришку отправили обратно в Берлин, где он стал возить майора-артиллериста.
Тот оказался компанейским мужиком и перед водителем нос не задирал, хотя с подозрением первое время косился на наколки парня. Но когда узнал, что тот участвовал в штурме Берлина, то и вовсе подобрел.
Так прошло почти три года.
Однажды майор увидел кинохронику, отснятую Романом Карменом. Ту самую, где Григорий с товарищами второй раз «брал» Рейхстаг.
После просмотра растерянный офицер спросил:
– Так это ты?!
– Так точно. Но я не имею права говорить об этом, – нехотя ответил Гришка, отводя взгляд от майора.
После этого случая Булатова быстро демобилизовали, и в конце сорок девятого года он вернулся в город Слободской Кировской области, к сестре и матери.
3
Как и велел товарищ Сталин, Булатов молчал двадцать лет.
Он очень надеялся, что о нём вспомнят на двадцатилетие Великой Победы и вручат-таки «Золотую Звезду». Ведь сам товарищ Сталин обещал. Хоть и нет его уже давно. Хоть и говорили о нём и о других всякое разное на ХХ съезде партии.
Гришке до этого дела не было. Он ждал. Ждал и писал мемуары. Накопилось несколько толстых тетрадей.
В городе, конечно, узнавали его, но только поначалу, когда смотрели кинохронику и встречали на улице, на работе. Но постепенно всё забылось. Прошли годы, Булатов изменился. Не единожды сменил место работы. И теперь уже никто не узнавал в нём того мальчишку с суровым лицом…
Однажды к Гришке приехал вятский писатель Ардышев. Как узнал о Григории – не понятно. А когда увидел тетради, то едва ли не на коленях выпросил их, обещая написать книгу.
И пропал. Ни книги, ни тетрадей, ни Ардышева.
На двадцатилетие Победы о Григории никто не вспомнил. Не наградили так ожидаемой им «Золотой Звездой». Он смотрел кинохронику, видел себя бегущего по ступеням Рейхстага. А закадровый голос вещал о Кантария и Егорове, первыми установившими Знамя Победы. А потом, действительно, показывали их, как они устанавливают Знамя. Но это отсняли уже позже, когда никто не стрелял и не умирал.
Не знал Гришка, что за него вот уже без малого двадцать лет «воюет» брат Виктора Проваторова – Николай. Сам Виктор погиб в шестьдесят втором «при невыясненных обстоятельствах». А Николай ходил, писал, доказывал. Да всё бестолку. Правда, он разыскал некоторых бывших разведчиков: лейтенанта Семёна Сорокина – в Москве, Алексея Плеходанова – в Бресте, Павла Брюховецкого – в Донбассе.
И только в шестьдесят пятом году завязалась переписка Николая Проваторова с Григорием Булатовым. Он сообщал, что обращался в Центральный Комитет КПСС, в Президиум Верховного Совета СССР, в газеты «Правда», «Известия», «Московский комсомолец», в журнал «Юность».
Выходили какие-то газетные статьи в поддержку разведчиков. Но против писались целые книги. Особенно исказил ситуацию писатель Василий Субботин. В сорок пятом он служил сотрудником дивизионной газеты, а через двадцать лет стал автором нескольких книг о войне. Он ввёл в число героев водружения Знамени лейтенанта Кошкорбаева. В то время как разведчики отрицали этот факт.
Очень обиделся Григорий на всех. И на жизнь тоже – не удалась она.
Гришка запил, развёлся он с женой, которую неоднократно избивал по пьяни. А потом, как понял, что не видать ему «Золотой Звезды», запил совсем. Он даже не сообразил толком, что к нему приезжал Мелитон Кантария – извиниться. Булатов извинения принял. Кантария уехал. А Гришка уже не мог остановиться, пил каждый день, бросил очередную работу, рассказывал всем, что это именно он первым установил знамя на Рейхстаге.
Ему никто не верил.
Задиристый с юности Гришка лез в драку. В итоге, двадцать третьего сентября шестьдесят шестого года, его осудили по части второй статьи двести шестой УК РСФСР – «Злостное хулиганство», и этапировали на зону.
Стараниями командира дивизии генерала Шатилова, Булатова освободили условно-досрочно.
Григорий съездил в Москву, встретился с однополчанами-разведчиками, с братьями Виктора Проваторова, и на него опять накатило. Он снова тяжело запил. А в семидесятом его осудили уже по части второй статьи восемьдесят девятой УК РСФСР – «Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путём кражи».
И вновь зона, срок.
После освобождения продержался Григорий недолго – по-новой запил. И продолжал рассказывать собутыльникам о себе. Те, конечно же, не верили ему и прозвали Булатова – Гришка-Рейхстаг.
