Радость и грусть

Оглавление

Где-то там, далеко, притаились боль и страдания, но сейчас… сейчас она испытывала лишь наслаждение от того, что оказалась в опасной ситуации, за которую сама же несла ответственность. Она знала: что бы ни говорил Нолан, ей достаточно лишь протянуть руки… вот так… и начать расстегивать его рубашку… Но не все пуговицы сразу, а медленно, по одной. Теперь скользнуть рукой внутрь, под тонкую ткань, и гладить, гладить мощные плечи, а кончиком языка тем временем нежно лизнуть впадинку у его шеи и двинуться дальше, к твердому подбородку.

Патриция услышала его стон, ощутила, как содрогнулось его тело, и поняла: теперь он это сделает. Сделает именно то, чем ей грозил. Она почувствовала, как его руки начали лихорадочно расстегивать пуговицы на платье, как они дрожат, когда он касается ее кожи. Но вот он стянул вниз платье, обнажив грудь. Лучи заходящего солнца золотили ее кожу, и ей почудилось, как он пробормотал:

— Господи, молоко и мед.

Положив руки на ее груди, он начал потирать большими пальцами соски, пока она не впала в исступление от ласки. Но ей нужно было больше, хотелось ощущать его губы, его язык. Она не сознавала, что уже кричит, требует от него лишь одного — продолжать.

— Нравится? — севшим голосом выдохнул Нолан.

Но Патриция была не способна сейчас отвечать. Она гладила темные волосы на затылке обеими руками, прижимая его голову к себе, чувствуя, как его губы касаются ее тела. Инстинкт заставил ее развести в стороны ноги, тело изогнулось, она испустила потрясенный крик, осознав, что сейчас произойдет.

Нолан тоже это знал. Неохотно оторвавшись от ее груди, он посмотрел на ее раскрасневшееся лицо.

— Но этого не должно быть! — Патриция не поняла, что произнесла эти слова вслух, но почувствовала, как рука Нолана скользнула вниз. — Нет! — ахнула она.

Но они оба знали: она не пытается оттолкнуть его — просто не в состоянии нормально воспринимать то, что сейчас происходит с ней, с ними обоими.

— Прими меня, Пат, прими меня, — хрипло прошептал он. — Ты же хочешь. И ты готова.

Она даже не пыталась ответить словами. Просто не могла. Они оба неудержимо дрожали. Нолан сорвал с нее остатки одежды, быстро разделся сам.

Патриции отчаянно хотелось продлить мгновение, показаться невозмутимой. Вот лежит она, гордая в своей женственности, под его страстным мужским взглядом. Ей хотелось рассматривать его тело так же жадно и уверенно, как он рассматривал ее, — но она не могла. У них просто не было времени. Патриция больше не в силах была ждать. А когда увидела, что и он готов к любовной схватке, то полностью отдалась сладостному возбуждению, превратившему ее тело в струящийся огонь.

Он вошел в нее, и Патриция с трудом удержалась, чтобы не закричать: слишком медленно, слишком осторожно!

Ей хотелось, чтобы он двигался резче, быстрее, проникал глубже. Хотелось, чтобы оба они взмыли на волне желания. Но вот он ускорил движения, и она постаралась попасть с ним в такт, но потом он снова замедлил их, дразня ее.

Мучение, пытка, раскаленный ад ощущений, наслаждение столь острое, что ей хотелось кричать в экстазе. Они достигли пика наслаждения одновременно, и волна блаженного умиротворения увлекла их за собой.

Она услышала, как вскричал Нолан. Так кричит человек в смертельной агонии — или в бессмертном наслаждении. И тут все кончилось.

Когда Патриция открыла глаза, в спальне было темно. Сначала она не могла вспомнить, где находится и почему. Она так глубоко уснула после того, как… как… Боже, да она же лежит, свернувшись калачиком, в объятиях Нолана. Даже если бы ей захотелось, она не смогла бы освободиться.

Хотя Патриция не шевельнулась, что-то разбудило Нолана. Она ощутила, как изменилось его дыхание, затем он погладил ее обнаженную руку, потом грудь. Тело тут же закололи крохотные иголочки острых ощущений, и она почувствовала удовольствие оттого, что он начал легонько покусывать чувствительную мочку ее уха.

— Повернись, — прошептал Нолан, — я хочу поцеловать тебя как следует.

На сей раз они ласкали друг друга не торопясь, растягивая удовольствие. Она гладила его тело, а он — ее, ласки их становились все жарче, все интимнее. Исход был тем же: взрыв жаркой белой страсти, охватившей обоих, так что они оба кричали от счастья, пока волны взаимного желания сотрясали их.

7

Когда Патриция снова открыла глаза, уже рассвело. Рядом никого не было. На нее сразу нахлынули воспоминания о физической и эмоциональной близости с Ноланом, которую ей пришлось пережить ночью. Она вновь ощутила чувство единения с ним — и заплакала, закрыв глаза. Патриция знала: впереди ее ждут боль и разочарование. Она потеряет свою любовь, она не могла позволить себе продолжать любить его. Нолан же ее и вовсе не любил.

Искусно вышитые монограммы на подушке привлекли ее взгляд. Она осторожно провела по ним пальцем так нежно, как ночью ласкала Нолана.

Это постельное белье было когда-то вышито одной из невест клана Стюартов. Наверняка счастливой невестой. И досталось ему по наследству. Невеста клана Стюартов, уж это-то ей никак не грозит! Слезы жгли веки. Где же Нолан? Нельзя, чтобы он увидел ее в слезах и догадался, что она переживает.

А что она переживает? Что? Неужели еще надо спрашивать?

Разве ее поведение не доказывает, что она была права. Просто не решалась посмотреть правде в глаза еще с первой их встречи. Она влюблена!

Зажмурив веки, Патриция с трудом проглотила ком в горле. Нет уж, она не должна… Где ее гордость, ее самоуважение, чувство собственного достоинства и самосохранения? И кстати, — где же все-таки Нолан?