Бурный финиш

Оглавление

Я пытался заставить свой мозг работать, надеясь внести порядок в хаос. Не мог же я пролететь Генуэзский залив и теперь идти над побережьем с юга на север от Алассио? Там было бы светлее, больше огней, даже в это время ночи. Я хорошо знал ту береговую линию. Сейчас же внизу было что-то незнакомое. Слишком уж долго берег тянулся на север, я летел над ним вот уже пятнадцать минут — пятьдесят пять миль. Либо я неправильно вычислил место старта, либо гирокомпас заклинило. Нет, я проверил его, сравнив с показаниями обычного компаса. Они же не могут оба врать! Но неужели я вылетел не из Италии? Я попытался вспомнить, как мы летели туда. Я отчетливо помнил, что Патрик поворачивал на восток. Я в этом не сомневался.

Впереди мелькнул яркий огонь. Маяк. Это было бы очень кстати, имейся в кабине морская карта. Но ее не было. Я миновал маяк и обомлел. Дальше земли не было.

Я повернул влево, вернулся. Маяк стоял на краю длинного узкого мыса, указывавшего, словно перст, прямо на север. Я летел на юг над его западной кромкой до тех пор, пока огни внизу не стали попадаться чаще и не начали разбегаться вширь. Это не перст, а кулак, грозящий северу.

Что, если насчет Италии я не ошибся, но был гораздо западнее, чем предполагал? В таком случае, считая, что пролетаю над горами, я уже был над морем. Предположим также, что я впервые посмотрел на часы не пятнадцать минут спустя после вылета, а позже и, стало быть, пролетел больше? Все равно в северном Средиземноморье не было материка с такой береговой линией и даже острова... Стоп. Острова таких размеров... Неужели это Корсика?

Не может быть! Неужели я забрался так далеко на юг?! Я развернулся опять и снова подлетел к маяку. Если это Корсика и я двинусь на юго-восток, то окажусь на юге Франции, и на земном шаре все встанет на свои места. Если это и впрямь Корсика, то я вылетел с южной оконечности Северной равнины, а вовсе не от Венеции или Триеста. Это было вполне возможно. В этом была логика. Мир начал принимать привычные очертания. Я летел на северо-запад над морем. Двадцать семь минут. Около ста миль.

Вереницы огоньков на французском побережье напоминали кружева, унизанные бриллиантами. Я двинулся на запад в надежде увидеть аэропорт Ниццы. Днем найти его было нетрудно — взлетно-посадочные полосы начинались чуть ли не из моря, — сам аэропорт был расположен на мысу. Но или я оказался гораздо западнее, или аэропорт был закрыт на ночь, потому что я его так и не увидел. Первое место, которое я определил точно, — это Канны, в бухте, напоминавшей распахнутые для объятия руки. Канны находились так близко от Ниццы, что, будь аэропорт освещен, я бы его, конечно, увидел.

На меня накатила волна усталости, а с ней и чувство тщетности всех моих стараний. Даже если я найду большой аэропорт, я не смогу приземлиться без радиосвязи, а все маленькие на ночь закрываются. Мне оставалось только кружить над Ниццей, дожидаясь рассвета, но к тому времени у меня кончится горючее.

И тут, в момент крайнего уныния, меня впервые посетила мысль: а не отправиться ли домой, в Англию? Чувство дома обостряется в период неприятностей. Банальная мысль, но против нее не было никаких возражений, кроме того, что я, скорее всего, засну по пути от усталости. Но то же самое случится, если я буду кружить над Каннами.

Охваченный новой идеей, я летел над береговой линией до тех пор, пока она не повернула слегка на север и я не оказался над Марселем. Отсюда я хорошо знал дорогу — вдоль реки Роны, над радиомаяками Монтелимара и Лиона, а потом через Дижон на Париж. Но одно дело — знакомые маяки, и другое дело — отсутствие радиосвязи. Я не мог оказаться в зоне оживленного движения над Парижем, не подвергая опасности другие самолеты. К северу от Парижа тоже шли авиатрассы на Германию и на восток. Значит, надо миновать его южнее. По прямой линии через Францию, южнее Парижа. Отлично. Только бы еще знать, где именно Париж. Опять надо лететь наугад, а мои первые догадки не стали сногсшибательным успехом.

Курс триста двадцать градусов. Пожалуй, так. Поправка десять градусов на юго-западный ветер. И чуть повыше. Центр Франции — это Центральный массив. Было бы обидно врезаться в него. Я прибавил мощности двигателям и забрался на десять тысяч футов. Оставалась последняя проблема — горючее.

Я проверил запас горючего в основных баках. Наполовину полны. Так, а вспомогательные? То же самое. Значит, и наполовину пусты. Самолет был заправлен в Милане утром, десять столетий назад. Я стал вспоминать обрывки информации, выданной мне Патриком в наш первый совместный полет. Самолет нес запас горючего в двенадцать тысяч американских галлонов, что обеспечивало полет примерно на расстояние тысячи восьмисот миль — в нормальных условиях и с обычным грузом. Груз при всей своей нестандартности по весу был в норме, чего никак не скажешь о пилоте. И погода была в отличном состоянии. От Марселя до Англии девятьсот миль, но через четыре часа топливо иссякнет, а будет все еще темно.

Оставалось лишь одно. Я убавил газ и значительно сбросил скорость — с двухсот двадцати до ста пятидесяти узлов. Медленнее идти я уже не смел, потому что, хотя Патрик и не говорил мне об этом, я знал — при резком сбросе скорости может заглохнуть мотор, а этого я позволить не мог.

С уменьшением скорости самолет стало тянуть вниз, и я едва удерживал его на прежней высоте. Надавив на штурвал левой рукой, я правой повернул четыре раза триммер на потолке кабины. От этого движения прилипший к ране кусок рубашки отклеился, и я чертыхнулся. Зато нос самолета выпрямился. Самолет летел на высоте десять тысяч со скоростью сто пятьдесят узлов, а кровь тихо пропитывала мой свитер.