Кот, который читал справа налево

Оглавление

— Да, помощь мне нужна. Для меня это совершенно неосвоенная территория, — сообщил Квиллер и лукаво добавил: — Миссис Галопей предложила мне свои услуги по повышению моей квалификации в области искусства.

— О Боже! — воскликнула Зоя тоном, в котором сквозило лёгкое недоумение.

— Вы этого не одобряете?

— Ну… Простите, но Сандра отнюдь не самый большой знаток в этой области. Рано или поздно вы увидите, что художники напоминают кошек. — Большие карие глаза Зои с обезоруживающей искренностью взглянули на Квиллера, и он моментально утонул в них. — Мне бы не хотелось, чтобы вы пошли по ложному пути — продолжала Зоя. — Большинство работ, которые выдают сейчас за истинное искусство, на самом деле просто дешёвка, даже самые лучшие из них. Вы должны учитывать склонности и привязанности ваших советчиков.

— Что бы вы мне предложили?

— Приходите и посмотрите галерею Ламбретов, — проворковала она.

Квиллер поправил ремень и в очередной раз принял решение сбросить несколько лишних фунтов веса — начиная с завтрашнего дня. Затем он предпринял очередную попытку отыскать телефон.

Торжественный марш закончился, и гости разбрелись кто куда. По клубу распространился слух, что на вечере присутствует репортёр из «Дневного прибоя» и его можно узнать по неповторимым усам. И как следствие этого, Квиллеру пришлось перезнакомиться почти со всеми членами клуба, выслушать искренние пожелания всего самого хорошего и немало нареканий в адрес Джорджа Бонефилда Маунтклеменса. Те, кто торговал предметами искусства, не упускали случая сделать рекламу своим галереям; художники упоминали о грядущих выставках, простые смертные приглашали Квиллера прийти и осмотреть их собственные коллекции в любое время, и если он захочет, то вместе с фотографом.

Среди тех, кто приветствовал корреспондента, был Кэл Галопей.

— Приходите как-нибудь к нам на обед, — приглашал он. — Приходите всей семьей.

Вечеринка незаметно превратилась в попойку. Наибольшая кутерьма происходила в игровой комнате, куда Квиллер проследовал вместе с толпой. Комната была битком набита веселящимися гостями, стоявшими плечом к плечу, и места едва хватало на то, чтобы поднять стаканы с «хайболом». В центре внимания был Марк Антоний. Он стоял на стуле. Без шлема Марк Антоний оказался женщиной с пухлым лицом, коротко подстриженными волосами, уложенными тугими волнами.

— Вперёд, ребята! — орала она. — Покажите, на что вы способны!

Квиллер протиснулся в комнату. Он увидел, что толпа сконцентрировалась на игре «дартс». Игроки пытались поразить мишень — нарисованного на деревянном щите человека в натуральную величину, с тщательно выписанными анатомическими подробностями.

— Вперёд, ребята, — говорила нараспев женщина-воин. — Удовольствие стоит всего цент. Каждому одна попытка. Кто хочет поиграть в игру «Убей критика»?

Квиллер решил, что на сегодня с него достаточно. Его усы улавливали смутное беспокойство, витавшее в воздухе. Он осторожно пробрался к выходу, позвонил в редакцию и передал собранный материал, а затем присоединился к Одду Банзену в баре пресс-клуба.

— Маунтклеменс, должно быть, наркоман, — сказал он фотографу. — Ты читаешь его заметки?

— Ещё чего! — воскликнул Одд. — Я только просматриваю фотографии и проверяю, чтобы мне их вписали в платежку.

— Кажется, он является источником множества проблем. Тебе известно что-либо о ситуации в Музее искусств?

— Я знаю, что в гардеробе у них работает приятная пташка, — ответил Одд. — А на втором этаже выставлено несколько обалденных скульптур обнажённой натуры.

— Интересно, но я имел в виду не это. Руководству музея не удалось получить грант в миллион долларов от некоторых фондов, и в результате директор был уволен. На сегодняшней тусовке я узнал, что, по слухам, причиной этого был критик по искусству из «Дневного прибоя».

— Я в этом не сомневаюсь. В фотолаборатории он всегда поднимает всё вверх дном. Он звонит нам и сообщает, какие фотографии должны быть сделаны к его заметкам. А нам приходится идти на выставки и фотографировать заказанное. Вы бы видели тот хлам, который нам приходится снимать! Я на прошлой неделе дважды возвращался в галерею Ламбретов и так и не смог сделать снимок, который не стыдно было бы напечатать.

— А в чём проблема?

— Намалёвано что-то чёрное и тёмно-синее. Мой снимок выглядит как угольный ящик на фоне тёмной ночи, а босс думает, что это моя вина. Старик Маунти всегда придирается к нашим фотографиям. Если бы мне когда-нибудь подвернулась возможность, я бы с радостью разорвал его рецензии у него на глазах.

ЧЕТЫРЕ

В воскресенье утром Квиллер купил номер «Прибоя» в книжном киоске гостиницы, где снимал номер. Гостиница была старой и дешевой; изношенные коврики и выцветший бархат кресел в ней заменили сплошным пластиковым покрытием. В маленьком ресторанчике официантка в пластиковом переднике подала ему яичницу—болтунью на холодной пластиковой тарелке. Квиллер открыл газету на странице, посвященной искусству.

Джордж Бонефилд Маунтклеменс Третий сделал критический обзор работ Франца Бахвайтера. Квиллер помнил это имя. Бахвайтер, тихий, незаметный мужчина, сидевший за столиком Галопея, муж общественной деятельницы и вегетарианец, писал, по оценке Сэнди Галопей, изящные акварели. Две фотографии полотен этого художника иллюстрировали статью. Квиллер подумал, что они выглядят довольно сносно. Это были парусники. Ему всегда нравились парусники. И он начал читать.