Проводник смерти

Оглавление

— Розы просто чудесные, — искренне сказала Татьяна, принимая букет. Погоди, куда ты? Пойдем, я тебя хотя бы чаем напою. А еще лучше — кофе.

— А еще лучше — стрихнином, — проворчал Вагин, но видно было, что он доволен. Слишком доволен, вскользь отметила Татьяна, косясь на стоявший в отдалении джип и лихорадочно пытаясь выбрать из двух зол меньшее.

«Да, Тарасова, — подумала она. — Однако, ты докатилась. Посмотри, чем ты сейчас занята. Выгадываешь, высчитываешь… А человек, между прочим, совершенно не виноват ни в твоих неприятностях, ни в том, что ты ждешь волшебного принца. И, между прочим, надо тебе заметить, что ждать принца, когда тебе двадцать восемь лет от роду — это уже симптом».

— Вот теперь ты действительно болтаешь глупости, — сказала она, решительно хватая Вагина под руку. — Какой еще стрихнин? Да его сейчас ни в одной аптеке не достанешь.

— Эх, ты, журналист, — сказал Виктор Вагин, с самым довольным видом идя рядом с ней к подъезду. — Кто же ищет стрихнин в аптеке? Это в санэпидемстанцию надо обращаться, а ты — аптека…

— Если не перестанешь городить чепуху, я так и поступлю, — пообещала Татьяна, вталкивая его в подъезд и входя следом. Прежде, чем закрыть за собой дверь, она обернулась.

Дверца джипа приоткрылась. Из нее высунулся мордастый парень лет двадцати пяти в черной футболке и с золотой цепью на шее. Он бросил на асфальт окурок, смачно сплюнул и вдруг, посмотрев прямо на Татьяну, издевательски подмигнул ей. Дверца захлопнулась, и джип, набирая скорость, скрылся за углом дома.

Глава 5

Усадив гостя на диван в комнате, Татьяна отправилась на кухню и первым делом поставила букет в высокую стеклянную вазу — подарок брата ко дню рождения.

Затем она набрала воды в старенькую медную джезву, купленную еще во времена студенчества в Киеве, и засыпала в нее две полных чайных ложки кофе, с грустью отметив, что кофе осталось совсем немного. В магазин выходить не хотелось — было страшновато. Наглая демонстрация силы, произведенная только что телефонным анонимом, не оставила ее равнодушной, и Татьяна терялась в догадках, пытаясь понять, чем она была вызвана. Меньше всего она ожидала столь быстрой реакции от проворовавшегося главврача, которому был посвящен их последний репортаж. Кроме того, журналистов обычно отстреливают до публикации, а не после. Скорее всего, причиной послужил материал, добытый Кареевым во время его последней отлучки. Видимо, это была настоящая бомба, которую заинтересованные лица пытались обезвредить прежде, чем она взорвется.

Обиднее всего было то, что Татьяна даже не подозревала, о чем может идти речь. Постепенно ее раздражение вполне логичным образом перекинулось с телефонного анонима и струсившего главного редактора на Кареева, который заварил эту кашу, даже не поставив ее в известность.

Это был странный тандем: она и Кареев. Они подружились еще на журфаке — именно подружились, никакой любовью там и не пахло. Среди газетчиков не принято работать парами, но они работали, ухитряясь не перебегать друг другу дорогу и ни разу не вспомнив о такой вещи, как авторское самолюбие. Как их только ни называли редакционные острословы! Они успели побывать и братьями Карасевыми, и сестрами Тареевыми, и даже супругами Карасеевыми. Время от времени грешивший карикатурами Яша Кунгель изображал их в виде дракона с двумя головами, одну из которых звали Карасиком, а другую, соответственно, Тарасиком. Главный редактор неоднократно пытался заставить их работать над разными темами, но всякий раз выяснялось, что вдвоем они работают лучше, чем порознь, и в конце концов шеф махнул на них рукой.

Теперь тандем, судя по всему, распался, и виной тому был вовсе не шеф, заочно уволивший Кареева, а сам Андрей, занявшийся каким-то расследованием втайне от Татьяны. Она понимала, что это было продиктовано скорее заботой о ее безопасности, нежели желанием присвоить сенсацию, но осторожность Андрея оказалась бесполезной: видимо, герои его очередного репортажа тоже не мыслили Кареева без Тарасовой и спешно принимали «превентивные меры».

Она вдруг испугалась: если она, даже в общих чертах не зная, чему посвящен очередной репортаж напарника, подверглась такому прессингу, то каково же сейчас самому Карееву? Жив ли он еще, или неизвестные герои его журналистского расследования посчитали, что увольнения из газеты недостаточно для того, чтобы замазать нахальному писаке рот? «Господи, подумала она, — что же он такое раскопал?»

Кофе зашипел и, пенясь, полился на плиту, погасив огонь. Татьяна встрепенулась и бросилась спасать то, что осталось. Осталось всего ничего как раз на одну порцию, которую по законам гостеприимства следовало отдать Вагину.

Татьяна перелила кофе в чашку, подавив очередную вспышку раздражения: она, оказывается, успела начисто забыть о своем некстати возникшем на горизонте воздыхателе. «Хотя, — подумала она, — это еще как посмотреть. Неизвестно, что было бы, если бы не он. Возможно, я сейчас сидела бы на заднем сиденье джипа с бледной физиономией и с ножом у ребер… и с чьей-нибудь волосатой лапищей на коленях. Что с того, что они хотели только попугать меня? Пугать тоже можно по-разному, не отказывая себе при этом в маленьких удовольствиях. Но все равно… Господи, как бы сделать, чтобы он поскорее ушел?»

Она поставила на небольшой плетеный поднос чашку с кофе, сахарницу и вазочку со слегка подсохшим печеньем и вернулась в комнату, невольно удивляясь тому, как тихо ведет себя обычно разговорчивый Вагин. Причина его молчания обнаружилась сразу: Вагин спал, запрокинув голову на спинку дивана и разбросав в разные стороны ноги в поношенных кроссовках. На журнальном столике перед ним поблескивала хромированными боками плоская, изогнутая по форме бедра полулитровая металлическая фляга. Когда Татьяна вошла в комнату, Вагин пошлепал губами и вдруг раскатисто захрапел. Похоже было на то, что, собираясь в гости, он порядочно нагрузился, да и здесь не терял времени даром.