Когда играют дельфины…

Оглавление

— Слушаюсь, — Мамедалиев встал. — Солдатов, товарищ майор, эти дни сидел дома, ему ведь полагается отгул за два ночных дежурства подряд. А гости у него были — шесть человек, скорее даже не гости это, а по делу люди заходили. Солдатов в свободное время сапожничает, чинит старые ботинки, туфли, сапоги, и к нему приходили заказчики. Пять посетителей удалось установить. Среди них шофер такси Маневич. Он представляет для нас интерес.

Юрочка находит друга

По воскресеньям Юрочка позволял себе небольшую роскошь — обедать в ресторане «Золотой берег». В этой ежевоскресной процедуре все импонировало ему: и «добрый день» солидного швейцара, и приветливые улыбки официанток, и прохлада полупустого зала, и ослепительная белизна скатертей, салфеток, приборов, а главное — ощущение самоуважения и солидности, которое неизменно возникало у него, когда он становился центром бесшумной ресторанной суеты.

Можно было вообразить себя собственным корреспондентом центральной газеты и даже писателем, а не самым молодым сотрудником заводской многотиражки, заметки и корреспонденции которого большей частью идут в корзину. Правда, редактор частенько повторял ему, что путь к мастерству газетчика тернист и лежит через горы выправленных авторских материалов, что с умением писать люди не рождаются. Интересно, что он скажет о последнем очерке «Токарь-виртуоз» с двумя великолепными фотоснимками? Юрочка вынул второй экземпляр и еще раз со смаком прочел наиболее выигрышные места:

«И вот намертво закреплен новый резец — результат долгих месяцев упорных поисков, вдохновенных находок и тяжелых разочарований. Стремительные завитки металла заструились из-под резца. Тонкие, нервные пальцы Н. Короткое а…»

— Простите, здесь не занято? — прервал чтение приятный уверенный голос.

— Да, да, пожалуйста, — рассеянно ответил Юрочка и поднял глаза. Прямо на него смотрел черный с голубоватым отливом кружок объектива «Эльмар». Объектив резко нырнул под стол, и перед глазами возник с виду благообразный, солидный человек средних лет. Седоватые брови приятно оттеняли голубизну его глаз, полные, сочные губы кривились в благожелательной усмешке.

— Я вам, кажется, помешал?

— Нет, нет, что вы, пожалуйста, — поспешно проговорил Юрочка, убирая листки в карман. — Простите, не откажите в любезности, какой у вас аппарат? — вдруг выпалил он и страшно смутился.

— О, вы, я вижу, настоящий любитель! — добродушно протянул сосед по столику, снимая с плеча камеру, и словоохотливо пояснил — «Кодак», экспериментальная модель. А каким вы работаете?

— «Зорким-один», — пренебрежительно поморщился Юрочка, нежно ощупывая многочисленные механизмы, смонтированные на крупной, обтянутой коричневой кожей камере. Назначения большинства из них он себе просто не представлял.

— А где экспонометр? — спросил он, недоуменно заглянув в видоискатель.

— Установка скоростей автоматическая, по фотоэлементу. Объектив качающийся. Все механизмы действуют от часовой пружины.

Владелец чудесного аппарата со смаком перечислял его поразительные достоинства.

— Да, — умеют, знаете, за границей вещи делать, — заключил он. — Давно фотографией занимаетесь?

— Да нет, стаж маленький. Я, видите ли, журналист, так что начал снимать по необходимости, а потом увлекся.

— В «Приморской заре» работаете? — с уважением осведомился собеседник.

Юрочке мучительно захотелось ответить «да».

— Нет.

— В областной комсомольской газете?

— Нет, — и так же пренебрежительно, как о своем «Зорком», добавил: — В заводской многотиражке.

— О, — неожиданно улыбнулся сосед, — настоящая школа для журналиста. Только в таких маленьких редакциях на больших заводах и можно найти свое творческое лицо и накопить опыт для будущей работы в крупных газетах. Правильно делаете, молодой человек. Поверьте слову старого газетного работника.

— Вы тоже журналист?

— Был. Сейчас сердце не позволяет мотаться по командировкам, объектам. Был не последним фотокорреспондентом в Сибири. Впрочем, что же это мы не познакомились. Родлинский Аркадий Владиславович.

— Юрий Николаевич Веселов.

— Очень приятно. Да, бывало, мои этюды и фотоочерки печатались в крупных журналах, не только в газетах. А сейчас я просто фотограф. Знаете, Подгорная улица, ателье «Артистическое»? Кроме того, веду фотокружок в Доме офицеров флота. А все из-за сердца — пошаливает проклятое.

С завидным для сердечника аппетитом Родлинский отрезал ломтик за ломтиком от сочного, чуть красноватого в середине бифштекса, обильно приправлял его горчицей, слегка посыпал красным перцем, рассматривал долю секунды и, блаженно щурясь, отправлял в рот. За мясом следовали стружки жаренного в масле картофеля и розоватый прозрачный лук. Каждый кусок бифштекса был как бы самостоятельным эпизодом в жизни Родлинского, и все эпизоды завершались добрым глотком коньяка.

Юрочка, только что окончивший есть бездарный шницель, несколько минут крепился, потом не выдержал и подозвал официантку.

— Лидочка, мне, пожалуйста, кофе с коньяком. Коньяк двойной. А компот не надо, — скороговоркой добавил он вполголоса.

Через несколько минут недавние соседи уже выпили за прошлое и будущее советской журналистики, за рост молодых талантов, которые идут в литературу из гущи жизни, и за многое другое, не менее приятно щекотавшее Юрочкино самолюбие. А еще через полчаса непривыкший к коньяку сотрудник заводской многотиражки доверительно излагал Родлинскому свои взгляды на стиль работы редактора, который «не пропускает е-его статьи в по-полосу».