Мы из ЧК

Оглавление

«Ваши билет и пропуск», — слышалось время от времени. Эти слова долетели и до мужчины в форме матроса, до его друга Абрама, прикрывшегося поношенной красноармейской шинелью. Оба они лежат на самых верхних полках, под потолком, укрываясь за ручной кладью.

Проводник останавливается рядом, требует:

— Эй, матрос! Предъяви билет.

Мужчина лежал не двигаясь. Он встал только после второго, более настойчивого требования проводника. Потянулся, протер глаза, медленно полез рукой в карман, не спеша достал кошелек и, порывшись в нем, вытащил в несколько раз свернутый листок бумаги.

— Вот… история болезни.

— А билет и пропуск? — не сдавался проводник, передавая листок Иванову.

— Нет их у меня. Я же говорил. Не-ету! Потерял все, ясно?

— Собирайтесь! — негромко, но твердо приказал Иванов матросу.

К этому времени Абрам также достал из кармана гимнастерки завернутые в бумагу документы и, подавая проводнику свидетельство о болезни, справку о ранении, денежный аттестат, красноармейскую книжку, сказал:

— А пропуска и билета у меня тоже не имеется.

— Слезай и ты, — сказал Иванов и тут же велел следовавшему за ним милиционеру отвести задержанных в восьмой вагон к Костину.

Когда милиционер привел матроса и Абрама к оперативникам, во втором отделении купе уже набралось до двух десятков задержанных. В основном это были беспризорные дети.

— Какие документы у вас еще есть? — спросил оперативный работник матроса.

— Нет больше ничего.

При опросе выяснилось, что после госпиталя матрос Попов был уволен из армии, но на работу не устроился, а встал на путь воровства и спекуляции. С этой целью, прикрываясь поддельной историей болезни, разъезжал по городам страны, сбывая краденые вещи.

В Омске Попов познакомился с инвалидом войны Абрамом Касаматовым, дальше они поехали вместе. До Новосибирска их трижды задерживали за безбилетный проезд, ссаживали с поездов.

Казалось, задержание за безбилетный проезд для них дело привычное. Но Попов нервничал. Свой чемодан он вначале засунул под нижнюю полку, потом вытащил его обратно, но спустя некоторое время снова толкнул ногой. Посидел немного, вытащил из чемодана шинель и полез на верхнюю свободную полку. Некоторое время ворочался, шумел какой-то бумагой. После этого встал, спустился на пол и, набросив шинель на плечи, принялся курить. Не докурив папиросы, бросил ее в урну, стоявшую в углу, при входе в купе. Нагнувшись, стал поправлять шнурок в ботинке и в это время вынул из рукава какой-то сверток и бросил его под полку, к своему чемодану. Все это видели задержанные за проезд без билетов Евдокия Титова и Мафруза Галимова.

А вот и затерянная в песках станция Матай. По распоряжению Ивана Петровича задержанных стали выводить из вагона. Последними пошли Попов и Абрам Касаматов. Незадолго до этого Попов что-то шепнул Абраму. Тот опустил голову, не ответил. Тогда матрос вновь зашептал ему на ухо и только после этого Абрам кивнул головой, тихо сказал: «Ладно!»

Задержанных высадили, передали местной железнодорожной милиции и поехали дальше. Детей повезли в Алма-Ату. В купе остались Титова и Галимова. Им разрешили ехать.

Когда поезд уже приближался к Уштобе, проводник занялся уборкой вагона. Во второй части купе опергруппы под одной из полок он обнаружил чемодан и сверток. То, что чемодан принадлежал Попову, знали все сотрудники опергруппы. А вот чей сверток? И тут на помощь пришли Титова с Галимовой. Они заявили, что это матрос подкинул сверток под полку. В нем оказались 54 газеты, по содержанию антисоветские, отпечатанные в фашистской Германии. В чемодане же лежало полгазеты.

Со станции Уштобе Иван Петрович проинформировал о случившемся органы НКГБ станции Матай. Повесив телефонную трубку, старший лейтенант Анатолий Васильевич Козлов, не откладывая дела в долгий ящик, вызвал из отделения милиции Попова и Абрама Касаматова. Последний сказал, что чемодан и сверток принадлежат Попову, который еще в вагоне просил никому не говорить об этом. Без вещей, мол, их быстрее освободят.

— Ну что, матрос! Будешь и дальше врать или начнешь говорить правду? — спросил Анатолий Васильевич, обращаясь к Попову. — Форму-то где взял? Небось, украл?

— Что вы, гражданин начальник. Я на самом деле служил во флоте, был тяжело ранен. Это уже после того, как меня с корабля списали, я с горя запил, потом покатился в болото. Связался с уголовниками, стал не только спекулянтом, но и вором. Украл я эти газеты по ошибке, думал сверток с деньгами.

— Вот как! — удивился Анатолий Васильевич. — А ну расскажи-ка об этом по порядку и подробнее.

— 19 января сорок четвертого, — начал Попов, — я и мой новый дружок Абрам Касаматов выехали из Семипалатинска. Я заметил, как пассажир, занимавший смежную с моей полку, достал из своего чемодана деньги. Тут же возникла мысль: «А что, если пошарить в чемодане?» Я стал ждать удобного момента. Прошел целый день. То хозяин чемодана подолгу не уходил, то вертелись его попутчики. Наконец, вечером он слез с полки, пошел в туалет. А его сосед уже спал, отвернувшись к перегородке. Не теряя времени, я левой рукой открыл крышку чемодана, а правой нащупал какой-то сверток и вытащил его. Чтобы не вызвать подозрений, засунул этот сверток в рукав своей шинели. Когда же меня, как не имеющего пропуска и билета, привели в купе оперативной группы, я, боясь разоблачения в воровстве, вытащил из чемодана шинель, залез на верхнюю полку, развернул сверток и, увидев, что в нем газеты, бросил его. Перед высадкой в Матае чемодан и сверток оставил в вагоне. Абраму же наказал не говорить об этом никому.