Спасатель. Серые волки

Оглавление

104

– «Муха-цокотуха», – сказал Андрей. – К этому пауку, пожалуй, подлетишь! Как подлетишь, так и отлетишь – целехонький, только немножечко мертвый.

– О том и речь, – кивнул настоятель. – Много их?

– Всего трое, – ответил Андрей, неожиданно для себя осознав, что уже напропалую выбалтывает то, о чем собирался молчать, как партизан на допросе в гестапо. Ай да отец-настоятель! – И все примерно одного калибра – такие, что на кривой козе не объедешь. Поэтому хочется сделать все в ритме вальса, на раз-два-три. И по возможности не принимая непосредственного участия в танцах.

– А вы…

– Не воин веры, – сказал Андрей. – Не Пересвет и не какой-нибудь там рыцарь-храмовник. Просто у меня с ними личные счеты. Плюс обещание, данное умирающему, у которого тоже были с ними счеты. Всего-навсего. Увы, но это так. Эти трое слишком многих убили, чтобы… В общем, что я вам объясняю! Вы не на необитаемом острове живете и знаете, конечно, что у российской Фемиды есть дурная привычка подглядывать из-под повязки и на основании увиденного решать, кого карать, а кого миловать.

Отец-настоятель задумался, привычно теребя бороду. Андрей тоже задумался – не о душе и даже не о своих не шибко веселых делах, а о том, до чего нелепа имеющая место быть ситуация: он, отъявленный безбожник, скептик и записной нигилист, до сего дня обходивший церковь десятой дорогой, стоит у монастырских ворот и наперебой с настоятелем святой обители декламирует стихи Корнея Чуковского, имея при этом в виду кое-что весьма далекое от детских сказок.

– Ладно, – сказал наконец отец Михаил, – зачтем это как исповедь. Грех, конечно, но братья как-нибудь отмолят. Ступай с миром, сын мой, отпускаю тебе твои прегрешения.

– Вот так штука, – слегка опешил Липский. – Не думал – не гадал… Так, может, индульгенцию выпишете?

– За индульгенцией иди к конкурентам, – сказал отец Михаил и тут же торопливо перекрестился: – Прости, Господи! Не вводи во грех, окаянный, – обратился он к Липскому, – не то не посмотрю, что совершил богоугодное дело, – махну разок десницей – с правой оно у меня, знаешь, ловчее получается, – попомнишь тогда Пересвета!

– Извините, – сказал Андрей. – Просто не думал, что все так просто… Вернее, знал, что просто, но почему-то думал, что не везде.

– Это с какой стороны поглядеть, – сказал настоятель. – Если присмотреться да задуматься, то не так-то оно и просто. Совсем непросто. И везде – даже там, где, как у вас говорят, все схвачено. Это, Андрей Юрьевич, вопрос веры. Для одного она – свет в окошке, для другого – пустой звук. Но это, как я уже говорил, ровно до тех пор, пока длится земная жизнь. А в жизни вечной все верующие – трудно ведь, согласитесь, не верить собственным ощущениям.

– Напугали, – подумав, признался Андрей.

– Это просто инерция сознания, – объявил монах. – Вообще-то, я хотел вас утешить и ободрить.

Четырьмя часами позже Андрей шел через привокзальную площадь маленького провинциального райцентра, намереваясь приобрести билет на ближайший поезд до Москвы. Несмотря на усталость, он, как ни странно, действительно чувствовал себя не только приободренным, но и утешенным – по крайней мере, частично. Это состояние лишь в малой степени можно было объяснить только что совершенным благим – или, как выразился отец Михаил, богоугодным – делом. Проанализировав свои ощущения и докопавшись до их первоисточника, Андрей сделал блистательный, вплотную граничащий с банальной кухонной философией вывод: как ни крути, а в религии что-то есть.

«Опиум для народа», – с чуточку натужной иронией подумал он и замер как вкопанный, услышав знакомую фамилию.

Ветер гонял над привокзальной площадью тополиный пух, желтовато-серый асфальт ощутимо пригревал ступни сквозь подошвы. На стоянке такси калились под солнцем целых четыре машины – потрепанные, пыльные, с набившимися под щетки «дворников» валиками сероватого пуха и с открытыми настежь для сквозняка дверцами. В одной из них работало радио. Передавали выпуск новостей. Чтобы придать своему стоянию посреди площади хотя бы видимость смысла, Андрей нарочито медленно вытащил из кармана висящего на сгибе локтя пиджака сигареты, так же медленно, обшарив все, сколько их было в костюме, карманы, нашел зажигалку и начал старательно ею чиркать, внимательно вслушиваясь в напористую скороговорку диктора и моля Бога, чтобы водитель не переключился на другую станцию.

«…Сегодня утром в лифте своего дома, – тараторил диктор. – Заместитель генерального прокурора был убит ударом ножа, поразившим печень. По данным судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила мгновенно. Убийство произошло около девяти часов утра по московскому времени. По основной рабочей версии, озвученной представителями следственного комитета, оно носило заказной характер и, вероятнее всего, было связано с профессиональной деятельностью покойного. Напомним, что заместитель генерального прокурора России Владимир Винников был убит, когда возвращался домой из инспекционной поездки по исправительным учреждениям Поволжья. Органы следствия не исключают, что причиной убийства стала именно эта поездка, в ходе которой Винников мог выявить нарушения, которые кому-то очень хотелось бы скрыть. Однако, как подчеркнул глава пресс-службы генеральной…»

Радио замолчало и через мгновение разразилось звуками популярной эстрадной песенки – у скучавшего за рулем водителя наконец лопнуло терпение, и он переключился на другую волну. Впрочем, главное Андрей все-таки услышал – возможно, потому, что кто-то там, наверху, в свою очередь внял его горячей мольбе.