Спасатель. Серые волки

Оглавление

– За этим дело не станет, – заверил он.

– Болван, – послышалось в ответ.

Липский промолчал: спорить было трудно, да и незачем – факты говорили сами за себя и в пользу поставленного Мартой диагноза. Любимый хомячок Марты Яновны отмочил-таки смертельный номер, цапнув за нос тигра. Теперь ход был за тигром, в свете чего поступок хомячка заслуживал принципиальной и куда более жесткой оценки, чем та, что только что прозвучала.

Серебристая «хонда», плавно затормозив, остановилась у грязного стеклянного оголовка станции метро. Не глуша двигателя, Марта полезла в сумочку, порылась там и протянула Андрею обандероленную пачку пятитысячных купюр.

– Ого, – произнес он.

– На первое время хватит, – сказала она. – Нет, бутылку, пожалуйста, оставь – тебе она сейчас явно ни к чему, а мне еще пригодится. Так, что еще?..

– Я дам вам парабеллум, – слегка заплетающимся языком процитировал Липский.

– Фиг тебе, за парабеллумом ступай к своему новому приятелю, Кошевому. Кстати, это неплохая идея. Я имею в виду, разумеется, не парабеллум, а Кошевого. У него тебя вряд ли станут искать.

– Пожалуй.

– Что-то я тебе… А, вспомнила! Твоим делом заинтересовалась генеральная прокуратура.

– Какая честь. Я, в натуре, польщен. Приятно, век воли не видать!

– Молчи, дурак. Тебя так долго не выпускали именно потому, что на следователей сильно давили сверху, требуя упрятать тебя как можно дальше и на максимально возможный срок – лучше всего пожизненно. Мне пришлось так много улыбаться, что начала трескаться эмаль на зубах, и даже выставить напоказ коленку…

– И не одну, – подсказал Андрей, – и не только коленку… Я всегда знал, что в глубине души ты – вавилонская блудница. Все вы одинаковые…

– Заткнись, я сказала. В конце концов, для тебя же старалась, причем безо всякого удовольствия.

Насчет удовольствия она точно не врала: Андрей хорошо помнил своего следователя и знал наверняка, что этот пухлый, налитый тугим прозрачным салом слизняк, мягко говоря, не в ее вкусе.

– В общем, не знаю, пригодится ли тебе это, – продолжала Марта, – но на всякий случай имей в виду: твоей посадки настоятельно требовал один из заместителей генерального прокурора, главный советник юстиции Винников Владимир Николаевич. Такое впечатление, что ты чем-то крупно ему насолил… Знаешь такого?

– Нет, – не успев подумать, ответил Андрей.

Отголоски этого короткого ответа еще звучали у него в мозгу, и в это мгновение помутневший почти до полной непрозрачности пластиковый занавес вдруг сорвался с креплений и рухнул с громоподобным шорохом, явив его внутреннему взору все ту же жуткую в своей банальной неприглядности картину: оранжевый ночник, сгущающиеся за окном сумерки, шишкинское «Утро в сосновом лесу» на одной стенке, кровавые брызги веером – на другой, темные лужи на светлом кафельном полу и там же, на полу, – трупы, один из которых минуту назад был Лизой.

Хмель сняло как рукой, в ушах, словно живой, зазвучал усталый, надтреснутый голос, повествующий о делах давно минувших дней и похождениях четырех приятелей-мушкетеров – доблестного д\'Артаньяна (армянин, что ли?), благородного Атоса, храброго Портоса и любезного Арамиса.

И как бы ни были далеки от народа эти полумифические персонажи, благодаря Марте с ее зубами, коленками и всем прочим Андрей теперь, кажется, знал, как на самом деле звали любезного Арамиса. Не аббат д\'Эрбле – о нет, и даже не Законник; в миру его имя, судя по всему, было Владимир Николаевич Винников.

Он вышел из машины и, перед тем как закрыть за собой дверцу, с искренним чувством сказал:

– Спасибо, Мартышка. Ты даже не представляешь, как сильно мне помогла.

– Липский, – предостерегающим тоном произнесла Марта, – лучше угомонись. Мало тебе?

– Много, – сказал Андрей. – Так много, что хочется с кем-то поделиться.

– Андрей!!!

На этот раз в ее голосе прозвучала такая искренняя, безысходная мольба, что даже в нашпигованной анестетиками мозолистой душе блогера Липского дрогнула какая-то не до конца замороженная жилка.

– Да ладно тебе, – нарочито грубо сказал он. – Ты ведь, если что, меня отмажешь, верно?

Двигатель, на который подали слишком много мощности, гневно взревел. Захлопнувшаяся от рывка дверца едва не оторвала Андрею пальцы (между прочим, основной рабочий инструмент, почти такой же важный и необходимый, как головной мозг), и «хонда», стремительно сорвавшись с места, выпущенной из мушкетного ствола серебряной пулей скрылась из вида за поворотом.

Андрей рассеянно похлопал себя по карманам. Зажигалки не было. Тогда он попросил огоньку у первого попавшегося прохожего с дымящейся сигаретой в зубах. Давая ему прикурить, прохожий странно косил глазами, и Андрей, хоть и не сразу, сообразил, куда он смотрит. Оказалось, что незнакомец косится на банковскую пачку пятитысячных купюр, все еще зажатую в руке свободного журналиста Липского. Опомнившись, поименованный журналист убрал в карман презентованные бывшей женой деньги, докурил одну из подаренных ею же сигарет, выбросил окурок в урну, предварительно его затушив, и, оглядевшись напоследок, нырнул в распашные стеклянные двери станции метро.

Часть II Не дожидаясь перитонитов

Глава I Стиль пьяной обезьяны

Загородная база стрелкового клуба «В. Телль & сыновья», на которую Кошевой давно зазывал Андрея Липского, занимала приблизительно два гектара площади, с одной стороны ограниченной малоезжей проселочной дорогой, а с другой – тихой лесной речушкой, за века промывшей себе глубокое ложе в здешней бесплодной песчаной почве. Вода ее цветом напоминала крепкий кофе из-за множества древесных стволов, что десятилетиями гнили на дне, и красиво контрастировала с желтовато-белыми песчаными обрывами. На берегах росли сосны, чьи узловатые корни переплетали толщу обрывов и висели в воздухе, почти касаясь воды.