Ферма трупов

Оглавление

— Как этот Крид выглядит? — спросила я. Где-то в мозгу у меня зазвучал тревожный звоночек.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Рен. — Как в фильме «Бриолин» — всегда в ботинках и белых носках ходит. Вообще он старый уже. — Он снова прерывисто втянул воздух.

— А фамилию его ты знаешь?

Он потряс головой.

— Он всегда в школе работал?

Рен снова потряс головой.

— Он вместо Альберта стал уборщиком. Альберт заболел, потому что курил много, и ему легкое вырезали.

— Рен, — спросила я, — а Крид и Эмили знали друг друга?

Он заговорил сбивчиво и торопливо:

— Мы ее все дразнили, что Крид ее жених, потому что он один раз нарвал цветов и ей отдал. А еще он ей всегда конфеты дарил, зубочистки ей не нравились. Девчонки вообще сладкое больше любят.

— Ты прав, — мрачно улыбнувшись, заметила я, — большинство девочек действительно предпочитают сладости.

Напоследок я спросила у Рена, ходил ли он туда, где нашли тело Эмили. Он утверждал, что нет.

— И я ему верю, — сказала я Марино, когда мы отъезжали от залитого светом дома Максвеллов.

— А я нет. По-моему, маленький засранец сейчас что угодно наплетет, чтобы только папаша его не выдрал как следует. — Он убавил регулятор печки. — Ни в одной тачке, которые у меня до сих пор были, салон так быстро не прогревался. Жалко, сиденья без подогрева, а то было бы как в твоем «бенце».

— Марино, судя по тому, как Рен описывал место, где нашли тело, — продолжала я, — он действительно никогда там не был. Непохоже, что это он там леденцы оставил.

— А кто же тогда?

— Что ты знаешь о школьном уборщике по имени Крид?

— Впервые слышу.

— Ну, — заметила я, — тебе, видимо, стоит его разыскать. И вот что я тебе еще скажу: я очень сомневаюсь, что Эмили возвращалась из церкви короткой дорогой вдоль озера.

— Черт, — недовольно буркнул он, — ненавижу вот эти твои штучки-дрючки. Только все более-менее встанет на место, как ты приходишь и переворачиваешь все с ног на голову.

— Марино, я сама прошла там сегодня. Ни за что не поверю, что одиннадцатилетняя девочка — да и вообще любой нормальный человек — решится на это даже в сумерках. А в шесть часов, когда Эмили отправлялась домой, было уже совсем темно.

— Значит, матери она соврала, — сказал Марино.

— Видимо, да. Но зачем?

— Может, задумала что-то?

— Например?

— Да не знаю я. У тебя скотча в номере, случайно, нет? Насчет бурбона я уж и не спрашиваю.

— И правильно делаешь, — откликнулась я. — Чего-чего, а бурбона я точно не держу.

В номере мотеля меня дожидались пять сообщений, три из них от Уэсли. Завтра на рассвете за мной высылали вертолет. Я связалась с Бентоном.

— У нас здесь, помимо всего прочего, довольно-таки непростая ситуация с твоей племянницей, — сказал он. — Тебя доставят прямо в Квонтико.

— Что случилось? — ничего не понимая, спросила я. Сердце у меня сжалось. — С Люси все в порядке?

— Кей, мы говорим по незащищенной линии.

— Но что с ней?

— Физически она в норме, — ответил он.

10

На следующее утро за окном стоял такой туман, что горы скрылись из виду. Вылет отложили на вторую половину дня, и я решила пробежаться по бодрящей осенней сырости.

Маршрут пролегал мимо уютных домишек, рядом с которыми стояли недорогие авто. Я улыбнулась, глядя на карликовую колли, которая носилась по двору, яростно тявкая на падающие листья.

— Стрелка, Стрелка, перестань! — закричала появившаяся из дверей хозяйка в бигудях, стеганом халате и тапочках с опушкой. Похоже, такой затрапезный вид ее совершенно не смущал. Она взяла газету и, хлопая ею по руке, покрикивала на собаку. Я вдруг осознала, что до смерти Эмили все опасения местных жителей ограничивались тем, что кто-то из соседей утащит почту или навешает туалетной бумаги на деревья у дома.

Цикады все так же тянули свою скрипучую песенку, на белых акациях, вьюнках и душистом горошке поблескивали капельки росы. Около одиннадцати зарядил ледяной дождь: казалось, я нахожусь где-то посреди океана и вода окружает меня со всех сторон. Солнце стало чем-то вроде окна в другой мир — надо было обязательно заглянуть в него, чтобы выбраться из этого серого дня.

Только к половине третьего погода улучшилась, и можно было вылетать. Меня уведомили, что посадку на школьном стадионе не разрешили из-за тренировки футболистов и группы поддержки. Вместо этого пришлось ждать Уита на поросшей травой площадке за булыжными стенами и двойной аркой ворот Монтрита. Этот городок, пресвитерианский как доктрина Кальвина о предопределении, находился всего в нескольких милях от мотеля.

Полицейские из Блэк-Маунтин доставили меня туда раньше, чем прибыл вертолет, и я сидела в машине, припаркованной у немощеной дороги, и смотрела на детей, игравших в футбол с флажками. Мальчишки и девчонки гонялись друг за другом с нехитрой целью сорвать красный лоскут с пояса игрока другой команды. Ветер, разносивший по округе детские голоса, иногда подхватывал и мяч, зашвыривая его через хлипкую ограду из голых деревьев в колючие кусты или на дорогу. Тогда равенство полов брало тайм-аут, и девочки дожидались, пока кто-нибудь из мальчиков сходит за мячом, после чего игра возобновлялась снова.

Я пожалела, что придется прервать их невинную забаву, заслышав хорошо различимое стрекотание вертолета. Дети в изумлении замерли при виде садящегося в центре поля «белл джет-рейнджера», от винтов которого неслись сбивающие с ног потоки воздуха. Поднявшись на борт, я помахала им на прощание, и мы взлетели над деревьями.