Чёрный занавес

• Предыдущая
• 17/48
• Следующая

Стемнело, и на Тиллари-стрит стали зажигаться огни. Большинство окон испускало бледный зеленоватый свет газовых ламп, зато в витринах магазинов не было недостатка в больших ярких фонарях, которые размещались на уровне пола, шипели и трещали, как разозленные драконы. Кое-кто из упрямых лоточников, намеренных торговать до ночи, зажег керосиновые лампы. Улицу озарила едва ли не праздничная иллюминация. На первый, не слишком внимательный взгляд все, казалось, искрится весельем.

Таунсенд решил еще немного подождать, в надежде, что вечернее время принесет больше удачи, чем светлый день. Он стоял, словно нищий, пытаясь выпросить милостыню у своей памяти. Но пелена, окутывавшая прошлое, делалась от этого еще гуще.

Наконец он повернулся и пошел к дому, поднялся по лестнице к своей комнате и поднял занавеску на окне. Хотя комната находилась высоко над землей, огни улицы бросили на потолок и верхнюю часть стены светлый прямоугольник. Фрэнк долго сидел на краю кровати. Мужество внезапно его покинуло, и он в бессилии опустил голову на руки. Темная согбенная фигура. Ни дать ни взять кадр из сентиментальной мелодрамы.

Впрочем, он скоро справился с отчаянием и запретил себе поддаваться слабости. Черт побери, нелегко в тридцать два года начинать жизнь заново, особенно если она уже была отмечена роком до рождения, а конец наступит без дополнительного объявления.

Отсвет на потолке внезапно исчез; ночь наконец осилила уличную торговлю. Можно было бы зажечь газовый рожок, но тут ничто не тешило взора и свет не доставил бы радости.

Он снял ботинки, лег и натянул на себя нечто напоминающее грубую мешковину. Тиллари-стрит погрузилась в сон, погасла, как картинка волшебного фонаря.

Первый день, проведенный в прошлом, ничего не дал. Таунсенд застрял в самом начале, заблудившись среди измерений.

Глава 8
Заблудившись в измерениях

Потрясение, от которого чуть не лопнуло сердце, он испытал на следующий день. Таунсенд уже в третий раз одолевал привычный маршрут; сутолока достигла апогея в три часа пополудни. Судя по тьме-тьмущей народа на тротуарах и обочинах, дома вообще никого не осталось. Он с трудом пробирался сквозь толпу — как усталый пловец, которому едва хватает сил бороться с прибоем, — и вдруг кто-то хлопнул его сзади по плечу и воскликнул с грубой фамильярностью:

— Старик, сколько лет, сколько зим!

Он в эту минуту смотрел в сторону, и когда повернул голову, неизвестный, обратившийся к нему с приветствием, успел раствориться в толпе. Глядя на мелькающие перед ним головы и спины, Таунсенд не мог определить, кто это был. Никто не обернулся, не подождал ответа. По шлепку в правое плечо он безошибочно определил, что человек шел в одном с ним направлении, хотя и более быстрым шагом, и искать его надо впереди, а не сзади. Больше никаких подсказок. Таунсенд ругал себя, что не сумел ответить сразу, задержать на себе внимание прохожего на секунду-другую. Но он просто опешил от неожиданности.

У него появилась возможность вступить в контакт, случилось то, на что он надеялся и о чем молил судьбу. И опять удача, которая едва ли повторится, ускользнула. Он бросился вперед, хватая в отчаянии прохожих за рукав и обращаясь к каждому с одним и тем же вопросом:

— Скажите, это не вы? Не вы только что хлопнули меня по плечу?

В ответ доставались непонимающий взгляд и удивленное пожатие плечами. Но ведь кто-то же сделал это! Шлепок был твердый и отнюдь не случайный. Таунсенд уже потерял надежду, когда четвертый мужчина, которого он остановил, ответил извиняющимся тоном:

— Простите, я принял вас за другого. Со спины мне показалось, что вы один мой приятель.

Он выдернул рукав из судорожно сжатых пальцев Таунсенда и был таков.

Таунсенд стоял как вкопанный, не обращая внимания на толчки прохожих. Неудача лишила его последних сил.

Здесь, на Тиллари-стрит, он появился на рассвете в понедельник. Миновали вторник и среда; потом прошли четверг, пятница и суббота. События первых дней четко отпечатались в памяти. Но затем все стало терять первоначальную яркость, становилось все труднее отличить один день от другого. Причина, понятно, в том, что у него не было работы, и убивала монотонность существования, на которое он себя обрек. Наконец наступил день, когда хозяин встретил его внизу у лестницы, и Таунсенд сообразил, что прошла неделя.

Все это время он питался скудно и нерегулярно, но теперь, когда пришло время платить за комнату, в кармане обнаружились всего две долларовые бумажки. Он протянул их старику и сказал:

— Остальное я принесу вечером или завтра.

Правда, он и сам не знал, где раздобудет деньги. Но к ночи все же отдал хозяину пятьдесят центов. Протянул на ладони, красной и распаренной от воды: весь день он мыл посуду в закусочной, где побывал в первый день своего здесь пребывания. К счастью, там были нужны временные работники. Заработка хватило, чтобы протянуть день-два, но он дал зарок — как бы ни складывались дела, никогда в жизни не подходить к раковине с грязной посудой. Он долго не мог избавиться от запаха грязной пены, покрывавшей руки до самых локтей.

Вот уже несколько дней, как он завершил обход магазинов. Порой производил на владельцев невыгодное впечатление досужего зеваки или того хуже — подозрительного типа. Шатаясь по магазинам и ловя косые и осуждающие взгляды, Таунсенд пришел к твердому убеждению, что никто из хозяев и служащих никогда его прежде не видел.

В результате частых ежедневных прогулок по улице — туда по одной стороне, обратно по другой — его лицо, без сомнения, примелькалось многим завсегдатаям магазинов и баров Тиллари-стрит, и, чтобы самому не запутаться и не пропустить «человека из прошлого», Таунсенд мягко, но решительно пресекал все попытки новых знакомых сойтись с ним поближе.

• Предыдущая
• 17/48
• Следующая