Плавучий город

Оглавление

114

Грудь Мэйджора заколыхалась, и он прохрипел:

— Делай, как я сказал, сынок. Убирайся из Англии, а то и тебя... — Его стала бить дрожь, потом глаза Тома закрылись, из груди вырвался стон.

Кроукер прижимал к себе тело друга что есть силы и звал доктора. В воздухе пахло порохом, жженой резиной и смертью. Завыли сирены, затрещали рации. Из больницы выбежали люди и бросились к Кроукеру.

— Ну ладно, ладно, — сказал кто-то, мягко пытаясь оторвать его от Тома. — Дайте теперь его нам...

Тен Зянь — Токио

День был жарким и тихим. Вдали, на реке, по мутной воде взад и вперед сновали лодки. На банановых плантациях сборщики сгорбились над растениями, ощупывая ловкими пальцами грозди спелых плодов. Где-то наверху залопотала обезьяна, и тотчас же пришли в движение, заскользили змеи. Возможно, они следили за обезьяной.

Погруженный в свои мысли, Николас спустился с веранды. Внезапно он обернулся. Из темной глубины под одним из навесов наружу выскользнула женская фигура. Ее запах почуяли крайты и в возбуждении, извиваясь, поползли по прутьям своей бамбуковой клетки, чтобы затем снова шлепнуться на пол.

Ты должен исцелиться.

Николас знал, кто его ждал на ферме. Так же, как и он все эти годы ждал ее.

«Ты должен исцелиться». Он подозревал, что те же самые слова Дик говорил и ей. Но сейчас колебался, спрашивая себя, готов ли он встретиться с этой женщиной лицом к лицу. Размышлял и о том, откуда, черт возьми, мог знать Дик, что он приедет повидаться с ним? Может быть, это как-то входило в планы кайсё, или, как говорил Дик, Микио Оками дергал за только ему известные ниточки во мраке изгнания?

— Что же ты медлишь? — донесся до него голос из прошлого. — Или тебя пугает мой вид?

И тогда Николас понял, что для него совсем не важно, почему они встретились, главное, что это произошло. Знакомый голос возник из прошлого и в его памяти вновь пронеслись те холодные осенние ночи на краю поля, где ухала сова и вся вселенная принадлежала им.

— Коуи.

Она вышла из-за аквариума с морскими змеями. Казалось, Коуи совсем не изменилась, будто все время после их разлуки прожила в каком-то потустороннем мире. Но она уже не была прежней девочкой, а предстала перед ним во всей своей красоте и женственности.

— Я вижу твое лицо, — проговорила она, улыбаясь, — и страх уходит из моего сердца. У тебя нет ко мне ненависти.

— Сначала я ненавидел тебя, а потом стал ненавидеть все, что стояло за тобой, весь этот мир! — Чувства нахлынули на Николаса с такой силой, что он замолчал. Коуи тихо стояла рядом.

— Дай мне взглянуть на тебя, — наконец прошептал он. — Мне кажется, не было всех этих лет...

— Нет, они были. Я вижу это в твоих глазах. Твоя жена...

— Она умерла. Погибла в автомобильной катастрофе, пока я пытался защитить Оками-сан.

— И ты не можешь простить себе это.

— Не могу простить и другое: не сумел вовремя понять, что мы с ней совсем разные люди...

— Но ведь вы оба сделали свой выбор, значит, оба и виноваты... Не надо казнить одного себя...

Эта мысль не раз приходила в голову Николасу после смерти Жюстины, но высказанная вслух именно этой женщиной, вдруг принесла ему глубочайшее облегчение.

Он кивнул, не произнеся ни слова, а Коуи продолжала:

— Теперь ты здесь. — Она протянула к нему руку, коснулась его пальцев, и Николас почувствовал, как на него нахлынула теплая волна. Минувшие годы растаяли как дым, и он вдруг понял, что скрывалось в глубине его души, в чем он сам не отдавал себе отчета.

— Долгое время я отворачивался от мира якудзы из-за своей ярости, из-за бессмысленной смерти жены... — торопился он поведать ей то, что только сейчас ему самому стало ясно. — Я был разгневан на себя, а не на тебя, и не на мир якудзы. Ведь полюбив тебя, я полюбил и весь тот мир. Так же, как раньше мой отец. Я пытался подавить это чувство, ибо оно оказалось несовместимым с моими представлениями о чести и прямом пути воина.

— Знаешь, я никак не могла понять одной вещи — прервала его Коуи. — Они в свое время были в обществе отщепенцами. И у тебя были все основания пристать к миру якудзы — ведь они такие же изгои. Это казалось таким естественным, и все же...

— В ниндзютцу есть только черное и красное, добро и зло, и нет полутонов между ними. Именно так я и смотрел на мир. Не мог до конца понять, как среди лучших друзей моего отца мог оказаться оябун якудзы. Ведь дело тут было не в расчете. Я знал, что отцу приказали работать с членами этого клана, но никто не заставлял его дружить с ними. Жить с этим чувством мне было невыносимо трудно, и я старался запрятать его как можно глубже. Я почитал своего отца, любил его, но я же и ненавидел его за то, что он стал другом Микио Оками.

— Да, но ведь и ты взял меня в подруги, а я тоже из мира якудзы...

Слушая девушку, Николас вдруг вспомнил слова Сейко: «Ненавижу тебя за твою прямоту, за твое неумение различить массу оттенков серого между черным и белым!» Сейко знала его лучше, чем он сам. Почему так случилось, изумился он, что неразгаданнее всего для него оказалась его собственная душа?

Он стоял рядом с любимой и чувствовал, как рушится время, а годы улетают прочь, словно опавшие осенью листья.

— Я объясню тебе, что нас с тобой сблизило: мы были так похожи. Но мы постоянно ранили друг друга. — Она подняла голову и уставилась на него огромными глазами. — Потому что я не хотела лгать тебе. Но как я могла высказать то, в чем не могла признаться и себе самой?

— Это была карма, — прошептал он, — и мы оба страдали, каждый по-своему.

Она положила руки на его плечи.

— Я так долго ждала этого мгновения. Кажется, всю жизнь.