Поединок страстей

Оглавление

В эту минуту я с великим удовольствием бы ему поддакнула, хоть никогда прежде не позволяла себе обзывать его даже в мыслях.

– Увидимся после, – говорю я, уже готовясь нажать на красную кнопочку.

– Я заеду за тобой около четырех, – торопливо, чтобы успеть, произносит Гарольд.

– Угу.

– Будь готова!

У меня возникает чувство, что, если я сейчас же не прекращу эту тягомотину, Гарольд до бесконечности будет продлевать болтовню.

– Хорошо, пока. – Прерываю связь и шумно вздыхаю.

10

Джошуа смотрит на меня изучающе и явно желает выразить всем своим видом то ли неодобрение, то ли упрек, то ли удивление.

– Волнуется? – спрашивает он, кивая на трубку, которую я положила на стол.

– Да, – отвечаю я, напуская на себя беспечный вид. – Заказал билеты, боится, как бы я не замешкалась.

– Я не о том, – говорит Джошуа, не сводя с меня внимательно-грустного взгляда. – И ты прекрасно это понимаешь.

– О чем же? – спрашиваю я, чувствуя, что пытаться изображать не то, что ощущаешь, перед Джошуа – мучительный и напрасный труд.

– О том, что твоего Гарольда тревожит наша встреча, – спокойно поясняет он. – О том, что отнюдь не без причины твой любезный друг столь старательно тянул резину.

Пожимаю плечами.

– Что ты выдумываешь? – Не понимаю, зачем я снова играю роль счастливой невесты, которая отобрала у разлучницы жениха и полагает, будто мечтать больше не о чем. Почему не попыталась вернуться к тому, на чем нас прервал Гарольдов звонок. Джошуа хотел в чем-то признаться – теперь я никогда не узнаю в чем. Впрочем, та пора, когда мы могли стать самыми близкими в мире людьми, о которой он вспоминает с такой обидой, давно в прошлом. Времени не повернуть вспять, сделай хоть тысячу запоздалых признаний. А с Гарольдом, как бы ни было тошно и трудно теперь, надо так или иначе налаживать отношения и идти в будущее. Кэт права: ни один в мире роман не обходится без сложностей и разочарований. Если не умеешь прощать, надо этому научиться, не то в какой-то момент оступишься сама и тоже не получишь прощения. Смотрю на часы, придумывая, под каким бы предлогом теперь же уйти.

– Ничего я не выдумываю, – негромко, но уверенно говорит Джошуа. – Твой Гарольд не на шутку обеспокоен, и не напрасно.

Его слова меня заинтриговывают.

– Почему же не напрасно?

– Потому что почувствовал, что, хоть между нами правда ничего нет, во всяком случае теперь, но связь все же есть, она видна даже со стороны.

У меня вспыхивают щеки. Если честно, я прекрасно знаю, что он прав, но не желаю задумываться об этом, чтобы не очутиться в совершенном тупике.

– Ты что, все слышал?

– Твой Гарольд не пытался говорить тише, – замечает Джошуа. – Скорее наоборот.

Мне действует на нервы то, как он все время говорит «твой Гарольд», но если я возмущусь, примет это за намек. В какое-то мгновение меня охватывает неукротимое и неожиданное желание заявить прямо: вовсе он не мой, но я, пугаясь, прогоняю бунтарский порыв и уверяю себя в том, что эти странности временны.

– Мы можем прикинуться, что нас никогда ничего не объединяло и не связывает теперь, – говорит Джошуа. – Не одним нам приходится поступать именно так. Но не станем ли потом себя корить?

У меня внутри что-то замирает, и я отчетливо представляю себе, как буду терзаться, когда приеду с Гарольдом домой и стану пытаться жить, как жила прежде. Хотя терзаний не избежать в любом случае, ведь к прошлому больше не вернешься, а из настоящего и будущего не выбросишь разочарование и боль.

Джошуа долго молчит. Может, ждет ответа? А я и не собираюсь отвечать – в голове полный хаос.

– Хочешь, я честно скажу, какое у меня сложилось мнение о твоем Гарольде? – вдруг спрашивает он.

Криво улыбаюсь, не совсем понимая, нужно мне это или нет.

– Ты его совсем не знаешь, чтобы судить. К тому же видел его лишь во взвинченном состоянии, а в подобные минуты человек сам на себя не похож.

– А по-моему, лишь в такие минуты проявляется истинная суть, – возражает Джошуа. – Когда все мирно и тихо идет своим чередом, люди могут взвешивать любой свой шаг и притворяются более добродушными и порядочными. В гневе же, в потрясении или в ярости только поистине сильные духом умеют сдерживать себя и поступать достойно.

Задумываюсь над его высказыванием. Возможно, он прав, но громкие слова хороши для описания книжных героев, в жизни же все куда менее привлекательно.

– Постараюсь быть объективным, – произносит Джошуа. – Взглянуть на Гарольда не глазами обиженного соперника, а бесстрастного стороннего наблюдателя.

Всматриваюсь в его голубые выразительные глаза, тоже стараясь быть бесстрастной и не замечать, насколько меня волнует их взгляд.

– А зачем тебе это?

Джошуа отодвигает в сторону чашку с остатками кофе и тарелку с наполовину съеденной сырной булочкой, кладет руки на стол и наклоняется вперед.

– Хочу попытаться раскрыть тебе глаза. На мой взгляд, ты достойна лучшей участи. Как бы там ни сложилось, – с грустью прибавляет он.

Во мне что-то отчаянно борется, сердце стучит так, что, кажется, в каждом участочке моего тела трепещет по крошечному сердечку. Я ничего не говорю, но смотрю на Джошуа доверчиво, что он расценивает как одобрение.

– Начну с хорошего. Судя по твоим рассказам, по лицу Гарольда и по взгляду, человек он смышленый, умеет жить по четко расписанным правилам и стремится во что бы то ни стало осуществить задуманное.

Киваю. За это я и ценю Гарольда: за целеустремленность и рассудительность. Точнее, ценила…

– С другой же стороны, его умственные способности развиты однобоко, – продолжает Джошуа. – Он знает толк в коммерции, но не имеет представления о том, как определить, что творится в душах близких ему людей. Потому что презирает художественную литературу, которая учит думать и быть чутким. По-моему, этот изъян пострашнее не слишком далекого ума.