Последний барьер

Оглавление

— Вы не одолжите мне его на некоторое время? — спросил я. — Если он вам не нужен. Я... хочу провести один эксперимент.

— Конечно, берите. Моя любимая овчарка состарилась, пришлось еще прошлой весной ее отдать. С тех пор я свистком не пользовалась. Но вы мне его вернете? К лету я заведу себе щенка, и свисток понадобится для дрессировки.

— Верну, не сомневайтесь.

— Ну и хорошо. А вот и заметка.

Я взял полоску газетной бумаги, но слова прыгали у меня перед глазами. Я видел только одно: бар для напитков в чудовищно огромной машине Хамбера, полочки с пешней для льда, щипцами и какими-то мелкими хромированными предметами. Я никогда не присматривался к ним, так, видел краем глаза. Но один из этих предметов был трубочкой с цепью-петелькой от одного конца до другого. Один из этих предметов — бесшумный свисток для собак.

Пересилив себя, я все же прочитал заметку об Искрометном и поблагодарил Элинор, что нашла ее.

Потом засунул свисток в пояс для денег и взглянул на часы. Дело шло к четырем. Уже немного опаздываю.

Да, Элинор оказала мне две великие услуги: восстановила мое доброе имя в глазах Октобера и дала свисток.

— Вы знаете, — робко сказала она, — это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что вы могли бы добиться в жизни чего-то большего. По-моему, вы — человек с головой. И все же работаете в конюшне?

— Работаю в конюшне потому, что эта работа — единственная, какую я могу делать хорошо.

И это была чистая, хотя и чуть горькая, правда.

— И всю жизнь проработаете с лошадьми?

— Думаю, что да.

— И будете довольны?

— Наверное.

— Честно говоря, не думала, что наша встреча пройдет так хорошо, — вдруг призналась она.

Я ее ужасно боялась. А все было так мило и просто.

— И слава Богу, — весело заключил я.

Она улыбнулась. Я шагнул к двери и уже открыл ее, но она сказала:

— Лучше я вас провожу. Наверное, архитектор, строивший это здание, был помешан на лабиринтах. Посетители уйдут, а через несколько дней их, умирающих от жажды, находят где-нибудь в верхних пролетах — никак не могли найти дорогу к выходу.

Я засмеялся. Она шла рядом со мной по изогнутым коридорам, вниз по ступенькам — прямо до двери на улицу. Непринужденно болтала о своей жизни в колледже, держалась со мной как с равным. Правда, до чего милая девушка! На ступеньках она протянула мне руку.

— До свидания, — сказала она. — Жаль, что Пэтти попортила вам столько крови.

— А мне не жаль. Ведь иначе я бы сегодня здесь не оказался.

Она засмеялась.

— Вам это дорого обошлось.

— Стоит того.

Я сел на мотоцикл, застегнул шлем, а она стояла и смотрела на меня. Потом быстро махнула рукой и исчезла за дверью.

Глава 14

На обратном пути я остановился в Поссете — может, Октобер уже как-то откликнулся на теорию, которую я предложил в прошлом письме? Но для меня ничего не было.

К началу вечерней работы я уже опоздал, но все равно решил черкнуть Октоберу несколько строк. Я постоянно помнил о Томми Стэплтоне: он умер и унес в могилу все, что знал. Я эту ошибку повторять не собираюсь. Да и умирать, правду говоря, не хотелось бы. Я быстро заскрипел пером:

«Мне кажется, роль спускового крючка играет бесшумный свисток, какими дрессируют собак. Такой свисток лежит у Хамбера в баре его автомобиля. Помните Выпускника? В Картмеле по утрам в день скачек устраиваются собачьи бега».

Я отправил письмо, купил большую плитку шоколада — будет чем подкрепиться — и комикс для Джерри. В конюшню я хотел прокрасться незамеченным, но Касс меня засек и с кислой миной пообещал, что в следующую субботу вообще никуда не пустит и скажет об опоздании Хамберу. Я горестно вздохнул и пошел к своим лошадям. Работы было непочатый край, и холодная, мрачная, тягостная атмосфера, всегда царившая в конюшне Хамбера, стала снова просачиваться в мои кости.

Но сейчас все было иначе. В поясе у меня, словно бомба, лежал свисток. Если его найдут, моя песенка спета. А может, я и ошибаюсь. Может, вся моя теория — липа? Ее еще надо доказать.

Томми Стэплтон, наверное, обо всем догадался и явился прямо к Хамберу со своими обвинениями. Откуда ему было знать, что эти люди способны на убийство? Зато теперь это знал я.

В воскресенье часов около пяти во двор конюшни на своем сером сверкающем «ягуаре» въехал Эдамс. Как всегда при его появлении, сердце у меня упало. Совершая с Хамбером обычный обход конюшни, он остановился возле денника Мики.

— Как твое мнение, Хедли? — спросил он у Хамбера.

Тот пожал плечами.

— Улучшения нет.

— Будем списывать?

— Да, наверное. — В голосе Хамбера слышалось огорчение.

— Черт знает что такое! — выругался Эдамс. Туг он посмотрел на меня: — Все пичкаешь себя транквилизаторами?

— Да, сэр.

Он загоготал. Ему это казалось забавным. Но тут же его лицо перекосила гримаса, и он круто повернулся к Хамберу.

— Он не оправится, я вижу. Придется его кончать.

Хамбер посмотрел куда-то в сторону и сказал:

— Ладно, завтра все сделаем.

Они пошли к следующему деннику. Я взглянул на Мики. Я делал для него все, что мог, но спасти его уже не удастся, да он и был обречен с самого начала. Две недели он жил с помутившимся рассудком, одурманенный лекарствами, и почти ничего не ел — на него было больно смотреть. У Хамбера каменное сердце. Любой другой на его месте давным-давно избавил бы животное от страданий. И все же завтра Мики ждет смерть. А ведь он еще должен помочь мне провести эксперимент.

Готов ли я к нему? Я убирал на ночь щетки, шел через двор к кухне, а сам все выискивал отговорку, как бы этот эксперимент отложить.