Я, оперуполномоченный

Оглавление

131

– Забудьте про сигнализацию, – прошипел Кучерен-ков и налил себе ещё водки. – Я всё обмозговал.

– Тогда выкладывай, – поторопил его Тер-Микалёв.

– По Золотому кольцу давно не катались?

– Это что такое? – не понял Груздиков.

– Малые города вокруг Москвы: Ярославль, Ростов и прочие всякие, – ухмыльнулся Кучренков. – Ты, Федя, похоже, вообще ни хрена не знаешь…

– Что надо, то знаю!

– Ладно… – Кучеренков закурил. – Я предлагаю брать сельские сберкассы. Сигнализацией там не пахнет, охрана – в лучшем случае глухая и слепая старушенция, до милиции всегда далеко. Угоняем машину, катим туда, вскрываем сейф, и всё в шляпе! А главное – сразу наличные, ничего продавать не надо.

– А как сейф вскрывать? – уточнил Тер-Микалёв.

– Плёвое дело. Автогеном разрежем.

– А ты умеешь? Или ещё кого искать будем?

– Я после школы на стройке работал, со сваркой дело имел, – сказал Кучеренков. – Автогеном разрежем.

– Сам резать будешь? – спросил Сошников.

– И тебя поднатаскаю. Или тебе слабо?

– Мне ничто не слабо, – развязно ответил Алексей и потянулся за водкой.

– Все должны научиться всему, – подвёл итог главарь. – И отмычками орудовать, и с автогеном управляться, и с пистолетом тоже.

– С пистолетом? – удивился Тер-Микалёв. – Это ещё зачем?

– Ствол рано или поздно может сгодиться…

* * *

В столовой на Петровке было тихо. Лукашин сидел напротив Смелякова и задумчиво тыкал вилкой в сосиску, изогнувшуюся возле кучки жёлтого картофельного пюре.

– О чём размышляешь, Миша?

– Да вот, Виктор Андреевич, пришла в голову странная мысль.

– Поделишься?

– Работаю я в розыске совсем чуть-чуть, можно сказать, ничего ещё по-настоящему не видел. Но на душе как-то тягостно.

– Почему?

– Столько людей, столько судеб! За один день можно соприкоснуться со столькими жизнями!

– Да, этого в нашей профессии предостаточно… – Виктор потряс гранёным стаканом, взбалтывая компот. – Пока до нужного человека доберёшься, с сотней-другой ненужных столкнёшься. И у каждого свои беды, заботы, неприятности…

– Вот это и давит, – сказал Лукашин. – Мне начинает казаться, что во мне всё это не вмещается. Слишком всего много, чтобы переварить. Ведь они – эти чужие мне люди – всё-таки влезают в меня; хочешь не хочешь, а боль их просачивается в меня. Услышишь что-нибудь на допросе – и вот тебе зарубка на сердце. Поначалу-то и не заметишь ничего, но через некоторое время количество переходит в качество и начинает в душе что-то незнакомое копошиться… У вас было такое?

– Было, но понемногу прошло… Или просто я сжился с этим? Слился? Сделался частью всего этого? Не знаю. Но теперь уже не тяготит.

– Сделаться частью этого? Впрочем, я понимаю. Женщины застревают в детях и растворяются в них без остатка, а мужчины – в работе… А что такое работа? Что для человека должно быть важнее – работа или всё остальное, что лежит вне работы? Если всё остальное, то человек будет несчастен, ведь мы почти всё время на службе. Не любить её, не хотеть её – значит ненавидеть подавляющую часть того, чем заполнена жизнь. По сути, такие люди должны ненавидеть собственную жизнь. А ведь таких много…

– Очень много.

– Сталкиваясь с ними, я теряюсь. Они пусты, они не могут себя посвятить ничему. Я этого не в силах понять. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Мне интересно… Но иногда мне делается не по себе от обилия информации. Поговоришь с кем-нибудь, и вдруг мир переворачивается с ног на голову. Думаешь: как такое возможно и как люди вообще живут после того, что с ними происходит? А вот живут же… Пытаюсь осмыслить, переварить, утрясти, а оно только складывается кольцами где-то в глубине меня, сворачивается, затаивается, а потом вдруг как раскрутится ни с того ни с сего, вжарит по мозгам в самый неподходящий момент. И прям-таки почва из-под ног уходит…

Смеляков понимающе кивнул и подцепил чайной ложечкой кусочек сухофрукта со дна стакана.

* * *

– Можно капитана Смелякова?

– Я у телефона. – Виктор сразу узнал голос Татьяны Зуевой. – Слушаю тебя, Таня.

– Только что Кутузова говорила с Кучеренковым.

– Что-нибудь удалось выяснить?

– Кучеренков зовёт её в Москву.

– Зачем?

– Говорит, что соскучился. Обещает роскошную жизнь. Я записала дословно его слова. Потом пришлю всё официально, а сейчас послушай, тебе надо обязательно услышать это. Вот что сказал Кучер: «У нас тут такие дела начались – ахнешь! Приезжай, сама увидишь. Скоро я буду червонцами сортир оклеивать. Принцессой тебя сделаю. В шампанском купаться будешь…»

– Так и сказал?

– Слово в слово.

– Спасибо.

Смеляков положил телефонную трубку на рычаг.

– Пора за Кучеренкова браться всерьёз, – проговорил он задумчиво. – Если у него на самом деле бешеные деньги завелись, то надо срочно выяснить откуда. «Червонцами сортир оклеивать»… Вряд ли тут пустое бахвальство…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. МАРТ 1986

Кучеренков стоял возле окна и цепким взглядом ощупывал каждую деталь на неосвещённой зимней улице. Сквозь натянутый на голову чулок невозможно было разглядеть черт его лица, но там, где были глаза, различались два холодных блика. Придавленный тугим капроном нос делал облик бандита ужасным.

На дальнем конце посёлка тускло мерцала жёлтая лампа на покосившемся столбе. За спиной Кучеренкова гудело синеватое пламя автогена. Это пламя было единственным источником света в помещении сельской сберкассы. Красной шипучей полосой расползался под огнём расплавленный след на толстой металлической дверце сейфа.