Запомни мои губы

Оглавление

1/48
Следующая

1

Лучи утреннего солнца назойливо прорывались сквозь полуприкрытые веки, явно пытаясь заставить Леа проснуться. Она давно уже встала и даже занялась садовыми работами, но все еще не могла выползти из раковины сна, в которой ей было тепло и уютно. Леа вновь увидела свой любимый сон: на малахитово-зеленой лужайке сидел маленький человечек и наигрывал на радуге, как на арфе, чудесную мелодию. Она часто видела этот сон, но вот мелодию никак не могла запомнить — в ней было что-то очень нежное, радостное и теплое, как и все в этом странном сне. Только как же она звучала?

— Ла-ла-ла, ла-ла, — попыталась напеть Леа, — нет, не то… Ла-ла… Ла-ла-ла…

Из ее рук, одетых в розовые резиновые перчатки, выскользнул маленький кустик анютиных глазок. Он упал в только что разрыхленную землю и ударился о коричневые комья своими нежными глазками-лепесточками. Ну вот, вздохнула Леа, неумеха. Видел бы ее Ричи — наверняка бы отпустил пару колких шуточек по поводу кривых рук…

Леа очень любила цветы, но терпеть не могла заниматься их высаживанием — может быть, поэтому ей так не хотелось сегодня покидать свой уютный сон. И если бы не Ричи, который был помешан на клумбах, она едва ли стала бы с самого утра колдовать над анютиными глазками и азалиями. Сколько раз она уговаривала мужа нанять садовника… Но нет — Ричи считал, что цветы будут расти пышно и хорошо только в том случае, если их посадит жена. Леа считала это глупостью, но спорить с Ричи ей не хотелось — она давно уже поняла, что такие споры все равно ни к чему не приводят.

Она подняла пострадавшие анютины глазки и прикопала кустик землей. Выглядели они все равно не лучшим образом — лепестки помялись, головки поникли, но помочь им Леа уже не могла. Она вздохнула — в который раз за утро — и с трудом разогнула занывшую спину. К черту анютины глазки и азалии — после праведных трудов она просто обязана выпить чашечку зеленого чая с маленькой щепоткой мелиссы…

Одним движением Леа сбросила с рук резиновые перчатки и критически оглядела сад. Стриженная «под ежик» зеленая трава (которой, слава богу, занимался приходящий садовник), яркие пятна клумб, обрамленные белыми обручами камня, изгородь, увитая зеленой паутиной пахучего хмеля, — все выглядело очень мило. Только Леа почему-то не чувствовала удовлетворения, свойственного человеку, хорошо поработавшему в своем саду. То ли потому, что делала она это из-под палки, то ли потому, что сад был оформлен по вкусу Ричи, а она хотела по-другому… Будь ее воля, она не стригла бы траву так коротко, а изгородь отдала бы в распоряжение шиповника… Клумбы выложила бы не белым камнем, а разноцветными плитками. Да и вообще… Если бы Ричи позволил, она изменила бы здесь почти все. Но с Ричи спорить бесполезно — он все равно настоит на своем, а Леа будет чувствовать себя так, как будто попыталась отнять у ребенка любимую игрушку…

Леа потерла занывшую спину и медленно пошла к крыльцу. Каждый шаг отдавался в спине глухой болью. Почему Ричи только смеется над ней, когда она говорит ему о том, что ей тяжело работать в саду? Наверное, он считает, что жена попросту ленится. Ничего, сейчас она выпьет чаю с мелиссой и ей станет легче… В конце концов, можно и поработать, чтобы сделать мужу приятное.

— Леа! — услышала она крик и обернулась.

Около калитки, ведущей в сад, стояла ее подруга Пэтти и как-то очень возбужденно махала ей рукой. Пэтти была симпатичной голубоглазой блондинкой с одним-единственным, но серьезным по нынешним временам недостатком, который разбил вдребезги ее семейную жизнь, — она была полной. И, к несчастью, помешанной на сладком. Возможно, если бы Пэтти Уоткинс могла устоять перед пирожными, тортами и пирожками, ее муж не ушел бы от нее год назад к худенькой дамочке с модельными формами. К «идеальной вешалке», как любила выражаться Пэтти. Бедняжка, конечно же, страшно комплексовала и попробовала было сидеть на диете, но выдержала только пять дней. Точнее, четыре с половиной. Этот несчастный пятый день Леа запомнила надолго — Пэтти разве что не привязывала себя к кровати, чтобы удержаться и не пойти в магазин за эклерами, своим излюбленным лакомством. Но желание поесть сладкого все же пересилило желание быть красивой, поэтому в конце концов Пэтти все же сбегала в ближайшую кондитерскую, а потом как одержимая набросилась на пирожные с душераздирающим криком: «К черту диету!». В общем, чуда не произошло — она не похудела, муж не вернулся. Зато осталась единственная радость: наполнять свой алчущий желудок разнообразными лакомствами.

Леа сочувствовала подруге, но помочь не могла — не так-то просто было запретить Пэтти есть сладкое. Правда, Леа была отличным слушателем и частенько предоставляла Пэтти возможность излить свои страдания, дабы они не переполнили ее и без того большое тело. И Пэтти с удовольствием это делала, потому что никто, кроме Леа, не умел так внимательно слушать и с таким глубоким сочувствием относиться к словам рассказчика.

— Пэтти! Наконец-то! — Леа, держась рукой за ноющую поясницу, спустилась с крыльца и пошла к калитке. — Куда же ты пропала? Не отвечаешь на звонки… Совсем забыла обо мне?

Подруги обнялись. Леа пристально посмотрела на Пэтти. Та выглядела неважно: под глазами лежали голубые мазки, которые обычно оставляет бессонница, полное лицо припухло и покраснело от слез.

— Что случилось? — ужаснулась Леа. — Очередная попытка сесть на диету?

Пэтти грустно покачала головой. Леа не стала терзать подругу расспросами и повела ее в дом, где заварила чай с мелиссой, о котором мечтала все утро.