Любовь на десерт

Оглавление

Выслушав Одри, девочка спросила:

— Вы хорошо себя чувствуете? У вас не очень здоровый вид.

— Нет, со мной все в порядке, Эллис, — пробормотала Одри и, помолчав, добавила: — Я… беспокоюсь за маму. Она… э-э… сломала лодыжку, когда пылесосила в доме. Споткнулась и… упала прямо на пылесос.

Девочка недоуменно уставилась на наставницу, потом спросила:

— Что передать папе?

— Скажи, что я позвоню.

9

Одри лежала на своей кровати и бессмысленным взглядом буравила потолок родительского дома. За последние три дня это стало одним из ее главных занятий. Миссис Эрроусмит больше уже не спрашивала дочь, что с ней случилось, потому что ей надоело слышать заезженный ответ: «Ничего, мама».

Но дочь знала, что за молчанием матери крылась глубокая обеспокоенность. И эта обеспокоенность стала бы еще глубже, если бы мать узнала всю правду, которую скрывала от нее забеременевшая дочь. А если бы ей стало известно, что отцом зачатого ребенка оказался не кто иной, как тот самый доброжелатель ее дочери, который приезжал в Оуэн-Саунд, то он тут же превратился бы для нее из «приятного молодого человека» в чудовище.

Трехдневное бурение потолка ничего не принесло Одри: она по-прежнему не знала, как ей следовало поступить дальше. Просто вернуться в Нью-Йорк не было выходом из положения. Разумеется, ей придется рассказать обо всем Джону, но сделать это надо попозже. Сначала же она должна найти другую работу и какое-то жилье, потому что оставаться под одной крышей с матерью и своим пухнущим животом было просто невозможно. А как только жилье подвернется, тогда можно уже и ошарашить Джона нежданным сюрпризом.

Только вот где она найдет работу? Вряд ли какой-то работодатель может с распростертыми объятиями взять к себе в компанию беременную женщину. Может быть, только какой-то сумасшедший. А это значит, что речь может идти лишь о временной работе. Что, в свою очередь, означало безденежье. А безденежье означало отсутствие независимости… От отчаяния — Одри тяжело вздохнула.

Снизу ее позвала мать, и девушка вяло поднялась с кровати, нехотя подошла к двери и буркнула:

— Сейчас спущусь, ма…

— Не сейчас, а сию минуту! — властно прикрикнула на нее Кассандра Эрроусмит.

Одри слишком хорошо знала свою мать, чтобы не выполнять ее указания беспрекословно. Пересиливая себя, она спустилась по лестнице на первый этаж и направилась в сторону кухни, откуда раздался голос матери. Перед дверью ее встретила хозяйка дома с тазиком, полным теста, в одной руке и со скалкой в другой.

— К тебе пришли, — сказала она.

— Кто? — Было уже семь вечера, и Одри никого не ждала сегодня. Ее друзья и знакомые в Оуэн-Саунде даже не знали о ее приезде. — Ма, ты не можешь сказать им, что я плохо себя чувствую и поэтому…

— Нет, не могу, — отрезала миссис Эрроусмит. — Но я скажу тебе, дочь, о другом. Мне надоело видеть, как ты слоняешься в родном доме, словно тень, и ничего не замечаешь, ничего не видишь вокруг, будто с луны свалилась! Улыбнись и не напускай на себя хмурь, когда зайдешь в кухню. Понятно?

— Да, мам.

Одри натянуто улыбнулась и распахнула дверь. И тут же остолбенела: за видавшим виды кухонным столом сидел Джон! Он пил чай, а к другому концу стола уже подошла ее мать и опять принялась раскатывать сдобное тесто. Ну просто домашняя идиллия! И ее босс в черных джинсах и грубом черном свитере идеально вписывался в эту пасторальную картинку. Сердце Одри забилось, как пойманная белка.

— Может быть, ты все-таки поздороваешься с гостем? — Кассандра оперлась на скалку и бросила на дочь взгляд, отметавший всякие вопросы.

— Э-э… добрый день, — сказала Одри, и ее руки машинально прикрыли живот. — Как дела?

— Прекрасно. — Его низкий голос заставил ее сердце забиться еще сильнее.

— Что привело тебя в Оуэн-Саунд?

— Желание узнать, как поправляется твоя мама.

— Как поправляюсь я? После чего? — недоуменно спросила миссис Эрроусмит.

— Но ведь вы сломали лодыжку, когда споткнулись о пылесос, — членораздельно произнес Джон, не отрывая холодных глаз от покрасневшего лица своей секретарши.

На минуту в кухне воцарилась мертвая тишина.

— Э-э, как видишь, с мамой все в порядке, — с легкой хрипотцой в голосе ответила ему Одри.

— Что здесь происходит? — спросила Кассандра и опять метнула в дочь убийственный взгляд. — Кто придумал эту чушь о переломанной лодыжке и пылесосом?.. Одри, посмотри мне в глаза. Неужели ты солгала?

— В какой-то степени, ма.

— Рыжик, я никогда не поверил бы, что ты способна на вранье, — шепнул ей незваный гость.

— Лучше бы ты не приезжал сюда!

В этот момент в кухню ворвалась ватага подростков во главе с Томми, одним из младших братьев Одри, который сначала с любопытством уставился на Джона, а потом шепотом спросил мать:

— Что за гость у нас сегодня, ма? — И уже обычным голосом добавил: — У моего приятеля Элвиса не заводится их старая телега «форд». Она во дворе…

— Меня зовут Джон Моррисон, — спокойным голосом представился четырнадцатилетнему мальчишке президент «Моррисон энд кампани». — Твоя сестра работает в моей компании.

— Когда она уедет обратно в Нью-Йорк? Одри заняла комнату, которая теперь принадлежит мне…

Трое друзей Томми захихикали и стали о чем-то шушукаться, но их гомон мгновенно оборвался, как только Джон поднялся из-за стола и сообщил им, что хотел бы взглянуть на их старую клячу, на лбу которой написано название самой известной автомобильной компании Америки.