Освобождение шпиона

• Предыдущая
• 122/128
• Следующая

— Поцелуй меня, — сказала Анна. — Меня всю трясет.

* * *

Сперва он ждал. Он даже решил, что вариант с веревочной лестницей не так уж безумен. Потом подумал, что будет еще одна машина, какой-нибудь джип или даже вездеход… Ну, точно! Ведь если посадка намечается где-то в стороне от шоссе, значит, нужен именно внедорожник!

Потом он перестал думать. Он замерз, поднявшийся ветер продувал легкий плащ насквозь. Допил остатки виски, бутылку швырнул на дорогу — облачко из стеклянной пыли блеснуло и погасло. Он стоял, покачиваясь, словно пьяный, охлопывая себя по карманам. Пачка «Явы», какой-то ключ, таблетки… Видно Игорь Матвеевич Федосеев был не совсем здоров…

Пролился быстрый дождь. Ветер унес шляпу, и у него промокли волосы. Все стало ясно. Никто за ним не придет, не приедет, не прилетит. Никто, кроме людей в синих погонах. Никому он больше не нужен. Ему почудился шум вертолетного двигателя, очень далекий шум, который растворился в воздухе в ту же секунду, когда он замер, пытаясь уловить его.

Он побежал по обочине, загребая ногами, спотыкаясь и поднимая пыль.

Он еще успеет.

В голове бился тяжелый пульсирующий ритм. Let’s rock! Everybody let’s rock!.. Скажи, что будешь мне верна, Сьюзи Кью… По телу бежали мурашки, сердце замирало, и ноги странно заплетались, словно он прикончил пару-тройку бутылок «Катти Сарк»…

Let’s rock! Everybody let’s rock!..

В какой-то момент он услышал вдалеке вой сирен, которые сперва прозвучали забавным и очень точным фоном к пульсирующему в голове «Тюремному року». Только сирены звучали все громче и громче, а вскоре, оглянувшись, он смог различить красно-синие всполохи проблесковых маячков.

Мигунов выругался и снова побежал. Он мчался с огромной скоростью, и преследователи не могли догнать его и вновь запереть в сырой каземат до конца жизни. Тем не менее сирены и мигающие огоньки приближались. Он пошатывался, как пьяный, как раненый. Споткнулся, кулем свалился в гравий, разодрал в кровь руки и лицо. Поднялся, снова побежал. Сердце колотилось, как перегретый паровой котел, но он не обращал на это внимания и не снижал скорости. Хотя знал: если не открыть аварийный клапан и не сбросить лишний пар, то грянет взрыв. И взрыв произошел, но его никто не услышал.

Ноги дрожали, уже совсем близко выли сирены, а в сердце застряла, как острый наконечник, дикая непереносимая боль. Мигунов сделал шаг, другой. Упал на колени. Захрипел, пополз. Ему нужно успеть на вертолет.

Он еще успеет, он еще…

Вскоре машины догнали беглеца, резко затормозили, захлопали дверцами, выпуская людей в форме и штатском с оружием наизготовку. Но ни для них, ни для их оружия работы уже не было. Заключенный Мигунов лежал ничком на мокром асфальте и сопротивления не оказывал.

Он был еще жив, когда милицейские машины остановились в нескольких метрах, перекрыв шоссе, когда хрустел гравий под подошвами ботинок, лязгали затворы и звучали грозные окрики:

— Руки за голову! Не двигаться!

Он и не двигался, лежа ничком на обочине, только хрипел и продолжал сжимать пальцы рук в предсмертной судороге, словно душил кого-то невидимого…

А потом затих.

От группы отделился рослый капитан в надетом наспех бронежилете с болтающимися подвязками, приблизился к Мигунову, присел на корточки, ткнул в плечо дулом автомата. Увидел пустые остановившиеся глаза. Перевернул труп на спину. Не заметив каких-либо проводов или чего-то похожего на взрывное устройство, крикнул остальным:

— Вроде готов!.. Чистый!.. Врача сюда!

— Смерть от острой сердечной недостаточности, — сказал через несколько минут судебно-медицинский эксперт.

И тем признал, что осужденный Мигунов стал свободным, ибо пожизненный срок заканчивается вместе с жизнью.

Эпилог

Побег из Следственного Комитета пожизненно осужденного Мигунова, убийство понятого Федосеенко, многочисленные нарушения, допущенные следователем Вороновым, послужили основанием для возбуждения уголовного дела и начала служебного расследования.

Самому-то Мигунову было уже все равно: ни за побег, ни за убийство наказать его никто не мог. По крайней мере на этом свете. А вот старшему следователю Воронову светило позорное увольнение, но он, похоже, не слишком убивался. Такую бесстрастность поначалу списали на шок и последствие черепно-мозговой травмы, из-за которой он вообще не помнил происшедшего. Он взял бюллетень, сидел дома, выходил только для того, чтобы проводить и встретить дочь со школы. Но неожиданно все резко изменилось.

Воронова вызвал Пурыгин. Зам начальника СУСКа на этот раз не был расположен к шуткам и разговорам о нюансах половой жизни сотрудников управления. На столе перед ним лежал бланк протокола допроса подозреваемого. В дверях стали два плечистых бойца спецназа ФСБ. Для опытного следователя все сразу стало ясно.

— Ты зачем взял на следственный эксперимент пистолет? — спросил Пурыгин.

— Так с опасным преступником работал, Александр Васильевич! — искренне удивился Воронов.

— А почему тогда его разрядил?

— Я?!

— Ну, раз магазины остались у тебя в сейфе, то значит, ты…

— Так я ж в него стрелять не собирался. Так, попугать в случае чего…

— Чего ж не пугал, когда он тебя обезоружил?

— Не успел…

Конечно, ответы он давал идиотские, но идиотизм к делу не пришьешь. Да и осудить за него невозможно. Мало ли идиотов на самых разных должностях!

— Хорошо, — невозмутимо кивнул Пурыгин и записал показания подчиненного.

— А это что? — он вынул из ящика стола ключ в пластиковом пакете.

• Предыдущая
• 122/128
• Следующая