Оценить:
|
Рецепт идеальной мечты
- Предыдущая
- 27/103
- Следующая
27
Каждую осень госпожа Шеви отправляется в путешествие. Ежегодная ее поездка занимает обычно два-три месяца и обязательно включает в себя посещение Монте-Карло (знаменитого казино) и Австралии (где она бывает на могиле своего несостоявшегося мужа, господина Вагнера). В остальные города и страны Пола едет обычно без предварительного плана – а по вдохновению, по наитию. Сегодня она может оказаться в Праге, а завтра – на Хоккайдо, в Тибете или в Исландии.
"Кажется, о Поле Шеви снова, как уже случалось, забыли. – Таким пассажем завершалась ее биография. – Однако вряд ли яркая, авантюристическая натура позволит Поле оставаться долгие годы в бездействии. А, значит, книга ее судьбы – как и данный скромный труд – пополнится новыми главами".
Далее следовал список на трех страницах – изъявления всяческих благодарностей отдельным лицам и организациям (включая тещу автора – "за то, что не мешала работать").
Дима рассеянно захлопнул ноутбук.
Две прехорошенькие аэрофлотовские стюардессы катили по проходу тележку с обедом. Рядом проснулся и заворочался толстяк. Дима привел спинку своего кресла, как советовали бортпроводницы, в вертикальное положение.
"Какого дьявола, – подумал он, – ей (если это, конечно, она) понадобились наши книги и рукописи? Какого, спрашивается, дьявола?"
За сто восемьдесят лет до описываемых событий
Милый ангел мой, Мэри!
Много мыслей перебродило в моей голове, прежде чем я решился писать вам. Я знаю, что глубоко оскорбил вас своим внезапным отъездом, что сей поступок чудовищен и поведение мое низко. Но всему виною стала моя вечная непредусмотрительность. Мне следовало бы прежде объясниться с вами, пасть вам в ноги и после тщетно молить вас о прощении.
Но прочь, прочь глупые и пустые слова, когда уж потеряны лучшие мои мечты и надежды, когда предо мною отдернут розовый флер, сквозь который я ранее смотрел на дела и чувства человеческие. Я не был рожден страдальцем, но ныне моя душа охвачена темным и сильным чувством, неумолимо увлекающим меня в бездну отчаяния.
Мэри, милая Мэри! Мы более никогда не увидим друг друга. Но я навеки сберегу все, что может мне вас напомнить: книги, вами некогда прочитанные, ваши ноты и стихи, некогда переписанные для меня, ваш ажурный веер, который я, безумец, вымолил у вас, прося о залоге нашей любви. Я ежечасно вспоминаю ваши ласковые, улыбающиеся глаза, звук вашего голоса, от которого веет неуловимой, вкрадчивой прелестью, вашу благородную походку, имеющую в себе что-то девственное, ускользающее от определения, но понятное взору.
…Перечел написанное и принужден признать: я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль. Оставил вас в недоумении, переменившуюся в лице – и ныне осмеливаюсь обращаться со своими жалкими комплиментами. Но вымарывать написанное не стану, осмелюсь в последний раз сказать вам: я вас люблю, люблю страстно. Но, видно, самому провидению угодно разлучить нас, и наша планида – смиренно принять уготованную нам участь.
Молю вас не приготавливать себя к роли Артемизы и навеки изгнать из своего сердца того, кто нанес вам, не объясняясь и не оправдываясь, непереносимое оскорбление.
Одно могу сказать вам – наша разлука предопределена свыше, она угодна не ведомым нам силам, неумолима и неизбежна.
Дай вам бог сохранить обычную безмятежность и ясность вашей души. Ваш милый, несравненный образ навеки останется мучением и отрадою моей жизни.
Об одном только прошу я вас – забыть о том несчастном, для которого смерть остается единственною надеждою.
Ваш несчастный супруг князь Василий Скопин.
Писано 22 апреля 1822 года, на станции xxx.
Глава 5
Ox, и пожалела Надя, что согласилась помочь Полуянову – взяла на себя обязанность пошустрить в родной библиотеке!
Задание – держать ушки на макушке – только с виду казалось простым. Вроде бы знай себе, болтай с девчонками, наблюдай да прислушивайся. Но Надя быстро обнаружила, что с ее характером возложенная на нее миссия почти невыполнима. Или по крайней мере очень сложна.
Надя с удивлением поняла, что общаться – это тоже искусство. И она им, увы, не владеет. Всю жизнь предпочитала сидеть себе тихонько в уголку, сплетни не собирать и без нужды не высовываться. Но, скромно обедая прямо в читальном зале, за книжными стеллажами, никаких новостей не узнаешь. И пришлось Митрофановой, кляня про себя Полуянова и собственный характер, постепенно "выходить в свет". В тисках информации посещать буфет. Травить организм в курилке. Забегать в другие читальные залы. Проведывать девчонок в хранилище…
Потянувшуюся к обществу Надю встречали несколько настороженно – но при ее появлении не замолкали.
Внезапной перемене характера не удивлялись – наоборот, хвалили: молодец, мол, Митрофанова, перестала отрываться от коллектива! А Надя про себя добавляла:
"Век бы этот коллектив не видеть!"
Оказалось, когда девчонки болтают, даже слушаешь их – и то в постоянном напряжении, чтоб за быстрой мыслью поспеть. А уж когда сама говоришь – так и следи, чтобы не ляпнуть глупость, никого не обидеть и не выставиться последней дурой. Как-то сказала она Машке, фасолевому стручку из газетной читалки: "В этом платье – ты просто красавица!" А та не обрадовалась, а, наоборот, ощетинилась: "Значит, если бы не это платье, я уродина, да?" И что ответишь? Можно только на себя злиться, что к двадцати трем годам даже тусоваться не научилась – потому как всегда бежала от дамских посиделок и сплетен, отгораживалась от них книжными обложками да беседами с любимой мамочкой.
- Предыдущая
- 27/103
- Следующая