Женитьба под расписку

Оглавление

Так началась их первая ночь любви.

Эта ночь стала испытанием для Никоса. Были важны каждое движение, каждый жест, каждое прикосновение. Ничто не должно было произойти самопроизвольно.

Это для нее, а не для тебя…

Легко, с легкостью лебяжьего пуха, Никос провел губами по ее сомкнутым губам, лизнул языком один уголок рта, другой, пока тот не раскрылся, и медленно, осторожно проник внутрь.

Ее глаза были закрыты. Он не заметил, когда она их закрыла. Впрочем, это было естественно: она закрыла их, чтобы ничто не мешало целиком отдаться ощущениям.

Никос чувствовал гнев, гнев на мир, где происходит такое. Гнев на себя за то, что вел себя как бессердечный дурак. Гнев на мужчин, которые внушили ей чувство неполноценности.

Он медленно провел губами по ее гладкому горлу и остановился в ямочке у его основания, где бился пульс. Затем он раздвинул полы пеньюара, обнажив груди, и губы его скользнули к вершинам этих пышных округлостей.

Его плоть напряглась струной, но он не дал ей воли. Ему хотелось… господи, как же ему хотелось впиться губами в твердый сосок, подмять ее под себя и овладеть ею. Но…

Это для нее, а не для тебя…

Невероятным усилием Никос заставил себя думать только о ее ощущениях. Он приблизил ее груди ладонями одну к другой и стал быстро целовать соски, и в такт этим поцелуям из ее горла вырывался тихий стон.

Руки Андреа скользнули ему на спину под махровую ткань халата, отодвигая его, чтобы прижаться к обнаженной коже. Он быстро раздвинул полы халата, чтобы ей было легче убрать его, ни на мгновение не отрывая от нее своих губ и лишь соскользнув с груди на ее напряженный живот.

А потом ниже.

Андреа показалось, что это сильнее ее. Напряжение, овладевшее ее телом, каждой его клеточкой, было невыносимо.

Но сделать ничего было нельзя, она словно попала в какой-то немыслимый, медлительный водоворот, и он засасывал ее, с неумолимой силой тянул все ниже и ниже. Надо было открыть глаза, но она не могла. Надо было остановить Никоса, оттолкнуть его руки, его губы, немедленно…

Но она не могла — она утонула в ощущениях и потеряла голову. Ее тело словно превратилось в средоточие тягучего, засасывающего наслаждения, которое проникло во все поры ее существа.

Оно нарастало с неостановимой, невыносимой быстротой, накатывая на нее волнами, омывая ее и пронизывая насквозь, пока водоворот уносил ее с собой.

Накат наслаждения усиливался. Она невесомо качалась на сияющих волнах, унесших все, кроме прерывистого прикосновения его языка и дразнящих движений его пальцев.

Протяжный стон вырвался из ее горла, она замотала головой, приподнявшись с подушки. Его пальцы не останавливались, проникая внутрь. Вцепившись руками в простыню, Андреа застонала снова. Страсть накатывала на нее — волна за волной. Андреа задохнулась, хватая воздух открытым ртом. То, что она чувствовала до этого, было лишь намеком, предвестьем. Только сейчас в ней вспыхнуло настоящее пламя. Оно пылало там, где он ее касался, и тело ее как будто плавилось, и все ее существо, вся ее способность что-то ощущать сосредоточились в той горящей точке. Костер разгорался, языки огня взметались вверх, и вот наконец ничего не осталось.

По всему телу побежали жаркие струи, вздымаясь все выше и выше, а водоворот все кружил и кружил ее, и словно откуда-то издалека до слуха ее донесся протяжный крик, исторгнутый из глубин ее тела, о которых она сама не подозревала…

Постепенно Андреа начала возвращаться к действительности, и вместе с этим к ней приходило осознание того, что с ней произошло. Ее обнимали мужские руки, она чувствовала прикосновение твердого мужского тела, вдыхала дотоле неизвестный ей мужской запах.

Андреа лежала в объятиях Никоса безвольная, словно тряпичная кукла. Его это не удивляло, он видел, как ее тело долго-долго содрогалось в оргазме, видел, как кровь отхлынула от ее лица, как трепетали ее пушистые ресницы, как прерывисто вырывалось дыхание изо рта…

А сейчас она лежала в кольце его рук.

Никос осторожно обнимал ее, стараясь не потревожить. Он знал, что поступил правильно. Возможно, это исцелит ее раны, осушит все пролитые ею слезы.

Никос чувствовал прикосновение ее длинных ног, в сердце ему закрался холод. Он как будто снова услышал сказанные ею слова: «Врачи хотели их ампутировать…»

Ему захотелось закричать, протестуя против такой участи.

— Андреа mou… — Никос и сам не понял, произнес он это вслух или только подумал.

Чувствуя, как у него тяжелеют веки, Никое посмотрел на уютно устроившуюся у него под боком Андреа. Лицо ее было спокойно, дыхание ровное. Он закрыл глаза и погрузился в сон.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В комнате было светло, солнце врывалось в широкие окна. Андреа пошевелилась, неохотно пробуждаясь ото сна.

Кто-то потрепал ее за плечо, не грубо, но настойчиво.

— Андреа, мы пропустим прекрасный день! Вставай, завтрак готов.

Никос произнес это непринужденным, шутливым тоном. Надо ее приободрить, дать ей освоиться. Она не хочет вставать, не хочет признавать его существование, но придется — она не может больше отворачиваться от него и делать вид, что его нет. Он не станет ее торопить, он будет терпелив, но прежнему больше места нет. Он хочет ее, а она хочет его, и ее больные ноги вовсе не повод, чтобы отрицать эту неопровержимую истину.

Никос поцеловал Андреа в щеку.

— Я тебе тут чаю принес, он поможет тебе проснуться. Кок приготовил специально для тебя настоящий английский чай, ты его очень обидишь, если не выпьешь. Он тогда целую неделю будет дуться, и мы помрем с голода. Так что выпей свой чай, как хорошая девочка, и через пятнадцать минут выходи на палубу. — Никос внезапно наклонился и погладил Андреа по щеке. — Все будет хорошо, поверь мне.