Приличный человек

Оглавление

Дронго обернулся. Антонина Алексеевна снова вскрикнула. На этот раз от ужаса. На Чагунаву жалко было смотреть. Он словно постарел сразу на десять лет. Фейгельман подозрительно сморкался, тяжело дыша. Он уже понял, что проиграл сегодняшний процесс. Окончательно и бесповоротно.

Глава четырнадцатая

Судья объявила получасовой перерыв. Все поднялись со своих мест. Чагунава остался сидеть на стуле, глядя перед собой невидящими глазами. К Фейгельману подошел Плавник, который позвал его на очередные переговоры. Оба адвоката ушли куда-то в коридор. Все остальные тоже вышли в коридор. Кто-то отправился курить, кто-то просто подышать воздухом. Выходя из зала, Юна Миланич снова посмотрела на Дронго и вышла, ничего не сказав. Он подошел к Вахтангу Михайловичу. Тот сидел в одиночестве. Даже Антонина Алексеевна побоялась остаться рядом с ним, чтобы ни о чем его не расспрашивать в такой сложный момент.

– Они все подстроили, – тяжело дыша, произнес Вахтанг Михайлович, – они узнали про наш предварительный договор и все подстроили. Уговорили австрийцев отказать нам в последний момент.

– Я не совсем понимаю причину их подобного поведения, – признался Дронго, – почему они так упрямо хотят вас разорить. Она могли согласиться на реструктуризацию долга. Или хотя бы подождать, пока вы получите кредит у австрийцев. Почему у них такой болезненный интерес к вашей компании? В чем причина?

– Откуда я знаю, – отмахнулся Чагунава, – сам ничего не понимаю. Мы бы и так им выплатили все деньги по частям. Зачем нужно пускать в ход такую «тяжелую артиллерию», как Иосиф Борисович? Вы знаете, сколько стоят его услуги? И все для того, чтобы описать мое имущество или имущество Коли? Не верю. Значит, у них есть другой интерес, о котором они не говорят.

– У компании есть другие активы или что-то ценное? Земля, недвижимость, здания, строения?

– Два недостроенных здания в Туле. Но это так, рабочие помещения, а не здания. Они стоят в лучшем случае по пятьдесят тысяч долларов. И наш недостроенный завод. Один из приехавших сотрудников банка КТБ сказал, что он не стоит даже дерьма коров, которые там ходят.

– И больше ничего?

– Нет. Больше нет. Мы все распродали. Нам с Колей казалось, что завод может начать приносить серьезную прибыль. Ведь мы раньше размещали наши заказы в других местах и соответственно получали деньги только на перепродаже металлоконструкций. В период бурного роста на таких перепродажах можно было зарабатывать до сорока процентов. Мы тогда посчитали и решили, что нужно строить собственный завод, тогда у нас прибыль могла быть до семидесяти процентов. Но вы видите, что получилось.

– И все-таки непонятно, почему они вас так прессингуют, – задумчиво произнес Дронго, – их наблюдение за моей машиной, их очевидный интерес ко всему, что связано с вашей компанией. Неужели вы ничего не знаете?

– Если бы знал, то давно сказал. Я прятал ото всех этот австрийский контракт, мы его разрабатывали втроем. Я, Коля и Эдуард Александрович. Коля туда дважды ездил, хотя в последний раз, примерно месяц назад, вернулся каким-то потухшим. Уже после подписания договора ему звонил кто-то из банка КТБ, и Николай посчитал, что они знают о нашем предварительном договоре. Но я его отговаривал, убеждал, что этого не может быть. Получается, что я дурак, а он был умный.

Чагунава махнул рукой и поднялся, доставая пачку сигарет. Дронго вышел следом за ним в коридор. Вахтанг Михайлович пошел в мужской туалет, чтобы выкурить сигарету. В самом здании уже не разрешали курить. Дронго увидел стоявшую у окна госпожу Миланич. Она смотрела куда-то вниз. Он подошел к ней и встал рядом. Она чуть повернула голову.

– Господин Дронго, – это был не вопрос, а утверждение, – я не ошиблась.

– Меня обычно так называют, – согласился он.

– Я знаю, – умехнулась она.

Эта усмешка. Неужели они были прежде знакомы? Не может быть. Он бы запомнил такое необычное имя – Юна. И фамилия Миланич. Нет, у него хорошая память. Он никогда не был знаком с Юной Миланич. Но почему тогда она кажется ему такой знакомой?

– Вы меня не узнаете? – спросила женщина.

– Мне представили вас как вице-президента банка, – сообщил Дронго, – насколько я помню, среди клиентов КТБ я не числюсь. Возможно, в другом месте и в другое время мы были знакомы...

– Более чем, – улыбнулась она, – я думала, что вы запомните меня надолго. Я вас запомнила на всю жизнь.

– Простите. Разве мы были знакомы?

– Вспомните, – настойчиво сказала она, – неужели вы действительно не можете меня вспомнить? Хотя это было достаточно давно, но я была убеждена, что вы меня узнали.

Голос, поворот головы, усмешка, ее руки. Неужели он был с ней знаком? Нет. Никогда среди его знакомых не было Юны Миланич.

– Простите, – сказал он, – наверное, уже сказывается возраст. У меня начался ранний склероз.

– Просто вы помните меня под другими именем, – пояснила она, – и с другой прической. Ведь моего настоящего имени вы тогда так и не узнали.

– С другой прической, – растерянно пробормотал Дронго, всматриваясь в женщину.

– У меня были светлые волосы под береткой, – сказала, улыбнувшись, Юна Миланич, – и тогда вы знали меня под другим именем. Совсем под другими именем, господин эксперт.

Он изумленно взглянул на нее. И даже сделал шаг назад, словно опасаясь, что она бросится на него. Женщина была достаточно высокого роста. Однажды она уже пыталась с ним бороться. Однажды...

– Инна Светлова, – растерянно прошептал Дронго, – вы тогда выдавали себя за Инну Светлову.

Это было нашумевшее дело девяносто шестого года, когда была уничтожена группа контразведчиков под руководством подполковника Славина. Тогда был задействован план по избранию президента на второй срок, названный «Возвращение Голиафа», и сотрудники Славина слишком близко подобрались к этой тайне. Почти вся группа была уничтожена, а Дронго, выходивший на связь с этой группой, познакомился с «Инной Светловой», которую он честно пытался спасти. Даже не подозревая, что ему подставили совсем другого человека, офицера спецслужб, имя которой он так и не узнал.