Потерявшиеся в мирах

Оглавление

124

Но Маландрин даже не взглянул на блюда, благоухающие соблазнительными ароматами. Прямо от порога он резко бросил ученику:

— Для тебя есть важное дело.

Небензя с готовностью вытянулся в струнку и весь превратился в слух.

— Поскачешь на моём коне в Ратинь. Сию минуту. Там сегодня будут приносить Инфиде жертву огня: каждый должен будет бросить в костёр хотя бы одно полено. Ты должен проследить, чтобы жертву принесли все. Слышишь?! Все! Можешь их уговаривать, можешь пугать. Гнев Прилетающей со звезды поистине страшен, и он падёт на всех, если хоть кто-то один не почтит её. Помни это: все ответят за каждого! Поэтому если такой найдётся — проследи, чтобы приставы Азавида привезли её… — он осёкся и поправился: — или его, или их — сюда. В башню Углынь. Здесь я с этой негодницей сам разберусь, — снова забывшись, добавил он. — Поторопись!

Но мальчик не понял скрытого значения его слов. Слишком сильно было его облегчение от того, что придверник не наябедничал и страшного объяснения удалось избежать, чтобы искать причины оговорок учителя, да и честь такого важного поручения вскружила Небензе голову. Он воскликнул восторженно:

— Бегу, господин! — и действительно выбежал вон, оставив Маландрина перед накрытым столом.

Конь стоял во дворе под седлом, и через минуту мальчик уже скакал через лес, с упоением представляя, как он будет руководить принесением жертвы. Он и побаивался, и гордился одновременно, и за этим лихорадочным круговоротом мыслей совершенно не замечал пути. Не останавливаясь, он проскакал мимо дома, где, всё ещё запертый в овечьей клетушке, сидел Сергей, и мимо многих других деревень, безлюдных и тихих, словно вымерших, с запертыми среди бела дня ставнями и дверями. Нигде не задерживаясь и ничего не замечая вокруг, скакал он туда, где его знали мальчишкой, а теперь увидят доверенным лицом самого Маландрина.

А между тем, всё в природе разительно изменялось. Трудно было поверить, что этот день начинался солнечным, ясным утром. Странный, мглистый туман щупальцами гигантского спрута полз с перевала, от башни Углынь, затмевая над притихшей долиной солнечный свет, погружая всё Светодолье в серую непроглядную муть…

…Ася, которая после обеда села работать за ткацкий стан, вдруг поняла, что в каморке стало темно, как ночью, и посмотрела в окно. Мир исчез! Лишь несколько соседних домов бледными, бесцветными призраками проступали в клубящейся серой мгле, поглотившей всё. В этот момент в дверь заглянула Верна.

— Я принесла свечу, — сказала она и поставила подсвечник на специальную полку. — Не припомню такого тумана! И что-то странное происходит в деревне: крики, какая-то суета. Но в окно не разглядеть. Я выйду, узнаю, в чём дело.

— Хорошо, — ответила Ася и принялась снова за дело.

Но работа не шла.

Ей сделалось так тревожно, что челнок дважды вываливался из рук. Наконец, она положила его на место, встала, вышла в горницу и приникла к окну. Отсюда при нормальной погоде было видно всю деревенскую улицу, но сейчас она лишь различила несколько силуэтов домов, смутные тени, быстро передвигающиеся между ними, и едва расслышала заглушённые туманом возбуждённые голоса. Ей стало ещё тревожней.

Вскоре вернулась Верна, хмурая и озабоченная. Увидев, что Ася стоит у окна, она всполошилась:

— Отойди от окошка, дитятко, к нам прискакали приставы Азавида, от них всего можно ждать! Ведь награду тому, кто укажет на чужака, Азавид нешуточную обещал! А они к тому же люди служивые, подневольные! Садись-ка вот сюда в уголок!

Она тщательно задёрнула занавески и села возле девочки на сундук. Но рассказывать не торопилась, только тяжко вздохнула, в задумчивости качая седой головой. Ася молча ждала.

— Там затевают праздник, — наконец объяснила Верна. — В честь Инфиды. Приставы привезли указ Азавида: всем праздновать эту ночь, складывать костры и плясать вокруг, и петь какие-то приговоры. Для этого каждый должен пожертвовать ей несколько чёрных поленьев. Они называют это жертвой огня. И каждого, кто откажется принести эту жертву, велено брать под стражу и увозить. Я отозвала одного пристава в сторону и тихонько спросила, а что, если я не хочу приносить эту жертву? Тогда он шепнул, что я могу откупиться: дать ему пару монет, и тогда меня оставят в покое. И ещё спросил, с кем я живу, чтобы я и за всех своих близких дала ему деньги. Но я отвечала, что осталась одна, потому что мой внук — ученик звездочёта, и живёт в башне Углынь, — Верна с горечью усмехнулась. — Он сразу мне поклонился, сказал, что денег у меня брать не смеет, ибо моя жертва и так больше других, и больше не спрашивал ни о чём… Но я боюсь за тебя: если кто-нибудь из деревенских проболтается о тебе, они тебя непременно схватят и отвезут в тюрьму! Поэтому лучше тебе спрятаться понадёжней на эту ночь. Есть в моём доме одно потайное место, где тебя никто не найдёт. Пойдём! — старушка зажгла от свечи маленькую масляную лампу и вышла в сени.

Ася, потрясённая услышанным, молча последовала за ней. Они спустились по задней лестнице и свернули к омшанику — холодному чулану с земляным утоптанным полом, дверь которого была сбоку под лестницей — но не вошли в него. Верна передала Асе светильник и, нагнувшись под лестничный пролёт, стала шарить по дощатой стене.

— Нашла! — сказала она наконец и отвела в сторону широкую доску. — Залезай сюда.

Девочка склонилась к лазу, из которого на неё пахнуло промозглым холодом и запахами земли и пыли, и, не выпуская лампы, протиснулась внутрь. Это оказалось довольно просторное место и, вопреки ожиданиям, достаточно чистое. В правом углу лежало несколько досок, прикрытых половиками, рядом с этим нехитрым ложем стояла колода, явно служившая табуретом или столом, или же и тем и другим.