За гранью грань

Оглавление

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Однако до сих пор качает! Никогда в меня еще не забирался чужой. У нас нет второй половины, так называемым на-ре, мы не вмешиваемся в естественный ход вещей, поэтому беспомощны перед темными без щитов.

Навсей лежал пластом. Глаза закатились, дышит поверхностно. Испугавшись, преодолев дурноту, положила ладонь на грудь, выравнивая чужое сердцебиение. Навсей глухо застонал и глянул на меня помутневшим взглядом. Нет, так дело не пойдет, я не для того тебя лечила, чтобы ты умер!

— Зачем? – глухим шепотом спросил темный.

Лоб вспотел, жилы на шее взбухли, а повязка на животе поалела от крови. Плохо, очень плохо! Нагнувшись, фактически обняла навсея, вместе с ним дрожа и мучаясь от жара. Поневоле принюхалась: пот, гарь, вереск.

— Это я вас должна спросить: «Зачем?», — пробормотала с укором, укачивая, как ребенка. Маленькая я – такого большого его. – Ну не смог бы ваш на-ре меня подчинить или убить, только зря себя мучаете. Умереть хотите?

Злость ушла с лица темного, ее сменили растерянность и усталость. Неужели тоже открылся, неужели убрал колючки? Наверняка понял, что я делаю: забираю часть испорченной энергии, заменяя чистой, свежей. После такого тошнит, а если переборщишь, сляжешь. Но иного способа спасти навсея нет, умер бы, лечи я его обычными средствами.

— Хочу, — согласился темный и облизал пересохшие губы.

Рука дрогнула, пальцы сжались – судорога. Тихо, тихо, сейчас сниму!

Ранения в живот – самые страшные, хуже только в бедро и в горло. Да, именно в брюшную полость, а не в грудь: грозят множественными внутренними кровоизлияниями и разрывами кучи органов. Повезло, что Алексия не проткнула насквозь. А ведь у навсея и другие повреждения имеются, те же магические.

— Тогда пощады зачем просили?

Удивленно уставилась в зеленые глаза с болотным ободком. Какие же у него длинные ресницы! Густые, иссиня-черные, даже завидно. Понятно, почему сестра, вопреки правилам, принесла, только жалко мне навсея. Это не тот народ, чтобы смириться, стерпеть, подчиниться. Значит, впереди унижения и наказания. Себе забрать? Сестра ведь навсея к близости принуждать станет, знаю, какими средствами это делают. Откуда? Лекарь же, в четырнадцать лет пришлось, преодолевая дурноту, читать рецепты. Фу, противно!

Может, действительно забрать? Спокойно выздоровеет, разговорить сумею, опять же жизнь спасу. Останавливали две вещи: гнев Алексии и опыты мэтра Дорна. Учитель замучает несчастного, проверяя, как сворачивается кровь, заживают раны, восприимчив ли навсей к разного рода заклинаниям и ядам. Спасибо, не препарирует!

Темный промолчал и отвернулся. Неужели Алексия солгала? Или сказал в минуту слабости, а теперь сожалеет?

— Дышать легче? – переложив темного на подушки, заботливо поинтересовалась я.

— Да, — сдавленно ответил он, изловчившись, приподнял голову и требовательно спросил: — Зачем возишься? Ланге нужна игрушка?

Щеки зарделись.

— Не тебе ведь.

Показалось, или по губам навсея мелькнула усмешка?

Вздрогнула, когда его пальцы отыскали мои. Темный держал слабо, но руки не вырывала, словно загипнотизированная, смотрела на черные вены под кожей. Неужели скончается? Умирающие часто просят подержать их за руку.

Поддавшись минутному порыву, провела ладонью над пальцами, убирая порезы.

— Глупая ланга! — уже устало повторил навсей. – Наклонись и не двигайся.

Что он задумал? Нахмурившись, осталась сидеть, как была, но темный настойчиво повторил просьбу.

— Ланга боится меня? – На пороге смерти, а все туда же! – Я слаб, ты же видишь.

И я рискнула, наклонилась, чтобы утонуть в черном облаке на-ре. Теперь меня ощупывали, вернее, не меня, а мое сознание. Щекотно! Я не сопротивлялась: понимала, зачем это навсею, поэтому обошлось без боли. Наконец, темный закончил и втянул тень обратно. Его трясло; навсей не скрывал стонов. Казалось бы, мелочь, но показательно: мне можно видеть его слабость. Хотя, не спорю, случаются моменты, когда уже не в силах терпеть. Те, во дворе, тоже кричали.

Видимо, доза снотворного оказалась мала, если не действует.

Челюсти навсея пришлось разжимать: их свело судорогой. Зато лекарства проглотил сам: и снотворное, и обезболивающее.

Ресницы дрогнули, с них упала слезинка – побочный эффект боли.

— Ничего, все будет хорошо, — ободрила я и взяла с туалетного столика Алексии ножницы, чтобы подрезать обожженные пряди.

Навсей что-то невнятно пробормотал и заснул. С облегчением вздохнула и занялась прической темного. Помыть бы его нормально, переодеть. Нужно попросить у старшей горничной чистую ночную рубашку и сиделку найти, чтобы мыла, кормила, горшок выносила.

В дверь робко постучались.

Вздрогнула и испуганно покосилась на спящего навсея. Найдет дядя, отец, двоюродные братья, убьют ведь, а я грешным делом успела привязаться. Интересно было бы расспросить о разных вещах, да и жалко его. Наступил на горло собственной гордости и получил наказание хуже смерти. Пленных надлежит уважать, пусть даже окружающие считают иначе.

— Это я, — донесся через дверь приглушенный голос Алексии.

Щелкнул замок, и сестра вошла. Метнула быстрый взгляд сначала на меня, потом на навсея и отчего-то нахмурилась.

— Он мой, — четко обозначила свои права Алексия. – Рано тебе.

Только сейчас поняла, чем вызвала праведный гнев: посмела подстричь волосы. Ну Алексия, ну сестричка! Тебе ли не знать, что я с парнями даже не целуюсь, а ты решила, будто любовника заведу. Нет, кому рассказать – лишиться девственности с пленным навсеем! Представила и едва не умерла от смеха.