Слепая любовь

Оглавление

Все было как во сне. Станцию за станцией, километр за километром отмеряли часто мелькающие телеграфные столбы. Все тот же дождь — он практически не останавливался, лишь на короткие мгновения вдруг отставал от поезда, но потом снова догонял. Стук колес переплетался с барабанной дробью капель; тихий шепот в соседнем купе и жалобный плач ребенка где-то в самом конце вагона... Было сложно собраться с мыслями.

Дана долго пыталась сосредоточиться, но вместо этого в голову лезли почему-то какие-то дурацкие мысли, совершенно «не те». То она вдруг вспомнила, что так и не помыла окно в кухне, — хотя какая теперь разница; сонный пассажир из соседнего купе, проходя мимо нее в тамбур, напел знакомый мотивчик, и Дана целый час потом пыталась вспомнить имя певицы, которая исполняет эту песню. Странно, она была абсолютно уверена, что будет испытывать чувство долгожданной свободы, чувство полета, взрыв эмоций, но было только одно — ощущение собственной отстраненности от событий, параллельности всего происходящего — она смотрела теперь на свою жизнь как бы со стороны, она читала книгу, героиней которой уже не была, — она пыталась стать ее автором. Была ли она обычной, ее жизнь? Все-таки, пожалуй, нет. Хотя, если посмотреть со стороны на этот бесконечный круговорот «школа — дом, дом — школа», вряд ли можно найти хоть что-то, достойное назваться необычным.

Но Дана знала, что это не так. Поначалу, кое-как оправившись от смерти близких и осознав твердо, что теперь она осталась одна и добиваться всего в этой жизни ей придется самой — отец-алкоголик в расчет не брался, — она просто решила: нужно учиться, нужно вытащить из этих чертовых книжек все, что только можно, и даже больше, потому что это ее трамплин и единственный шанс пробиться в будущем. И она стала учиться. Учителя поначалу удивлялись, зная способную, но ленивую Данку. Все жалели несчастную девочку, так рано оставшуюся без матери, но сходились в одном: надолго ее не хватит.

Как оказалось, все ошибались. Дане потребовался всего-то, может быть, месяц для того, чтобы осознать еще одну важную вещь: она учится не только потому, что ей это необходимо делать во имя своего будущего, но еще и потому, что ей это просто интересно. Безумно интересно. Просидев месяц над учебниками, заставляя себя запоминать эти скучные даты и события, свойства и причины, теоремы и аксиомы, она вдруг однажды словно прозревший слепой, увидела мир во всей его трехмерности, во всех его цветах и оттенках. Она постигла радость понимания — и теперь уже ее было не удержать. Все время после школы она проводила в библиотеках и к концу десятого класса успела самостоятельно изучить три языка и прочитать огромное количество книг, полезных и бесполезных. Отгородившись книгами от внешнего мира, Дана так и не нашла с ним контакта; старшие люди — учителя, соседи — любили и жалели Данку, ровесники же просто не понимали. Мальчишки, в детстве дразнившие ее «рыжей» и внезапно на пороге юности ощутившие всю манящую глубину и завороживающе-притягательную, дьявольскую силу этих огненных прядей... Некоторые из них пытались сблизиться с этой непонятной девчонкой, однако самое большее, чего удалось добиться лишь одному из них, — это проводить ее однажды от школы до библиотеки. Сейчас Дана с улыбкой вспоминала эту историю. Нет, конечно же, она не была «ледышкой», как прозвали ее девчонки-одноклассницы, чья пробудившаяся и сразу же забившая ключом сексуальность не позволяла им иначе, кроме как полным отсутствием всяческих чувств, объяснить Данкино затворничество.

Однако это было не совсем так. В ее книжном мире были и любовные романы, героиней которых она очень часто себя представляла; ей нравилось по нескольку раз перечитывать не только описания чувств героев, но и эротические сцены; она очень часто думала о любви. Порой, глядя на себя в зеркало и отложив в сторону учебники и тетради, слегка касаясь кончиками пальцев нежной припухлости губ, Дана думала, что для нее-то она и рождена на свет — для любви, для настоящей любви. Она верила, что в ее жизни будет любовь, и обязательно — взаимная, счастливая и светлая... Но все это будет потом — в той, другой, жизни, которая начнется...

Которая уже начиналась. Дану разбудил резкий окрик проводника:

— Дамочки, встаем! Просыпаемся, подъезжаем!

Из «дамочек» в купе находилась только она и еще одна девушка примерно ее возраста, влетевшая вчера в купе уже отъезжающего поезда словно ураган. Со всеми поздоровалась, всем улыбнулась очаровательной, сияющей улыбкой, сообщила, что зовут ее Полина и что она, пожалуй, приляжет на полчасика, а то очень устала, — и завалилась на верхнюю полку аж до утра, оставив Дану в обществе двух особей мужского пола, чей возраст приближался к трехзначному числу, а способность воспринимать звуки на расстоянии, соответственно, к нулевой отметке. Сейчас старички имели вид достаточно бодрый, давно уже проснувшийся, чинно сидели у окошечка и попивали чай с кусочками рафинада; Полина продолжала спать, обнявшись с подушкой и чему-то во сне улыбаясь. «Красивая, — подумали Дана, разглядывая девушку. Необычное сочетание — такие светлые волосы и такие черные глаза, и кожа такая матовая», — продолжала она рассуждать, между тем легонько подталкивая в бок обладательницу столь экзотической внешности.

— Полина, просыпайтесь, подъезжаем!

В седьмой или восьмой раз произнеся эту фразу, Дана собиралась уже было отчаяться и прекратить свои бесплодные попытки, но тут один глаз девушки приоткрылся, за ним и второй, и тысячи озорных искр осветили улыбающееся лицо.