Слепая любовь

Оглавление

Медсестра снова вошла в палату. На этот раз Данка уловила еле слышный звук открывшейся двери, приподнялась на локтях, по привычке — хотела посмотреть, кто пришел, ничего не увидела... И снова, обессиленная, откинулась на жесткую поверхность больничной койки.

— Ну что вы, девушка, разве так можно! Три недели в реанимации без сознания лежали, такую сложную операцию перенесли, а теперь совсем себя не бережете, — укоризненно произнесла она, но Данка ее как будто бы и не слышала, снова вскочила, почувствовала, как закружилась голова, как все поплыло перед глазами... Вернее, представила.

— А зачем? — надрывно произнесла она. — Зачем? Я вас об этом просила?! Просила, чтобы вы меня спасали? Ну скажите...

— Да успокойтесь вы, — сдержанно произнесла сестра, видимо, поняв состояние пациентки, — это только первое время тяжело. А потом привыкнете, все привыкают.

— Зачем? — снова спросила Дана. — Зачем к этому привыкать? Ради чего?

— Вы же молодая... Вот так поставим, ближе к свету, а воду я сейчас вытру... Шикарные розы! А вы говорите — зачем! Да он же сутки напролет в реанимации околачивался, его и танком бы оттуда не выгнали... Даже завотделением ничего сделать не смог, уступил. Любит он вас.

— Кто... кто меня любит?

— Жених ваш, — удивленно произнесла медсестра. — Вы, случайно, память не потеряли?

В ответ на свой вопрос девушка услышала лишь глухой, сдавленный стон, исподтишка покосилась на пациентку, на время забыв, что может рассматривать ее не таясь. Глаза такие красивые, еще живые, хоть и неподвижные.

— К сожалению, не потеряла... Как вас зовут?

— Наташа.

— Наташа... Извините, я понимаю, вы ни в чем не виноваты... Значит, он сюда приходил?

— Он отсюда не уходил! Практически... А цветы сегодня рано утром принес... Долго сидел возле вашей кровати, смотрел, не стал будить. Да он придет скоро!

— Откуда вы знаете? — испугалась Данка. — Откуда вы знаете, что он придет?

— А как же, — удивилась Наташа, — конечно, придет... Он ведь вас так любит...

— Послушайте! — Данка снова вскочила на кровати, беспомощно протянула руки в пустое пространство, к ней — к той, которая, как ей казалось, сейчас была единственным ее спасением. — Пожалуйста!

Наконец она почувствовала теплоту ее ладони, сжала свои пальцы.

— Я прошу вас... Умоляю, я не хочу, не хочу его видеть, то есть... Я просто не смогу его не видеть, я... — она окончательно сбилась, стушевалась, — я не хочу, чтобы он меня увидел — такой...

— Да он тебя уже тысячу раз видел. — Наташа незаметно перешла на ты, и в голосе ее сквозили едва различимые нотки раздражения. — Успокойся, он тебя ни за что в жизни не оставит! Не бросит, можешь не сомневаться! Он тебя любит, по-настоящему!

В последних словах чувствовалась даже зависть, и Данка, различив ее, была просто поражена — как можно вообще завидовать ей?

— Нет, нет, я прошу тебя... Ведь посетителей не всегда пускают, скажи ему, что меня перевели в другую палату, в другую больницу, прошу тебя, скажи ему! Придумай что-нибудь!

— Успокойся, слышишь... Все будет хорошо, вот увидишь, — успокаивала ее Наташа, но внутри у нее все напряглось — кто бы видел, какой ужас застыл сейчас в этих невидящих глазах...

И именно в этот момент дверь в палату открылась. Открылась тихо, Наташа даже не услышала, не обернулась на звук, а Данка поняла все сразу. Бессильно упали ладони, словно мертвые плети, повисли тонкие руки, в воздухе застыл и растворился последний крик о помощи, а звуки стали острее и четче.

— Данка, любимая...

Все было так, как было — это она поняла сразу, ни на минуту не усомнившись в том, что каждое слово, сказанное им, — правда. Но тогда — почему? За что такая чудовищная несправедливость, разве такое бывает?

— Я буду любить тебя всегда, буду любить тебя вечно, слышишь? — шептал он. — Что бы ни случилось, Дана. Верь мне, я никогда не предам тебя и не брошу. Мы будем вместе, всегда.

— Андрей, — простонала она, — что ты говоришь! Как же такое могло произойти, и почему, почему ты мне никогда не говорил о том, что Катя на самом деле существует?

Она зарылась лицом в подушку — так было легче, а он не настаивал, прекрасно понимая, что сейчас ей легче было бы, наверное, пройтись обнаженной по центру Москвы, чем дать ему возможность смотреть в ее глаза. Только гладил тихонько ее затылок — вернее, тот маленький островок, который оставался не забинтованным, и украдкой целовал родинку за мочкой уха.

— Я никогда не считал это важным.

Она снова застонала — на этот раз от боли. Голову словно сжали железным обручем, который, казалось, становился все уже...

— Мне больно, Андрей...

— Отдохни. Поспи, а я буду рядом. Я не уйду сегодня, до утра.

— Послушай... Ты лучше иди. Правда, иди, Андрей. Мне надо... Я хочу немного побыть одна.

— Ты... уверена?

— Да, я, наверное, правда, немного посплю, отдохну...

Она отстранила его ладони, а он стоял, не в силах пошевелиться, не решаясь сдвинуться с места и в то же время опасаясь не уйти вовремя. Затем сделал шаг, другой и уже возле двери, вполоборота, услышал ее голос, снова подошел и впервые увидел ее глаза. Глаза, которые так любил целовать и которые теперь были мертвыми... Опустившись на колени, преодолевая дрожь, он приблизился к ним вплотную и различил в них свое отражение, а затем легко прикоснулся к ним губами, почувствовав, как дрогнули живые ресницы.

— Не уходи.

— Я не хочу быть тебе обузой.

— Ты никогда не будешь мне обузой, ведь ты — мое счастье, а счастье не может быть обузой.

— Но я слепая.