Марки. Филателистическая повесть. Книга 1

• Предыдущая
• 3/46
• Следующая

Вчера утром я вышел на прогулку. Навстречу попались две бабы с коромыслами. Бабы шли и пели русскую народную заунывную песню. Звуки их голоса изумили меня не столько красотой и напевностью, сколько громкостью. Ниспадающие на их спины толстые русые косы, миндальные глаза и колыхавшиеся части женского устройства вызвали во мне поэтические чувства.

— Где бы мне найти подьячего Крякутного? — спросил я, прерывая их концерт.

Бабы поманили меня пальцем. Влекомый надеждой, я подошёл ближе. Тогда они принялись смеяться и подмигивать мне, и подталкивать локтем. Так я и не получил внятного ответа. Вот каковы местные нравы! Однако, я не сдавался.

Мне попался житель Нерехты с кудрявой причёскою. Одет он был в яркую с цветами рубаху, подпоясан верёвкой. При каждом шаге он встряхивал своей густою шевелюрой, словно пытался стряхнуть с волос невидимых насекомых. Этот крестьянин своим открытым лицом напомнил мне Алёшу Поповича с картины «Три богатыря». Вид незнакомец имел слегка усталый, глаза его то и дело закрывались, а губы беззвучно шевелились. Свой вопрос я задал ему в той напевной манере, в какой разговаривают местные жители.

— Скажи-ка, любезный, — обратил я к незнакомцу свою речь, — не знаешь ли ты такого Крякутного, что чудо сделал, воздушный шар сделал, чтоб летать?

— Шар — какое это ж чудо? — спросил меня мордатый крестьянин, вытирая кулаком заспанные глаза. — Вот где чудо. Так уж чудо!

С этими словами он достал из-за пазухи бутыль мутной жидкости. И с выражением счастья на физиономии принялся её взбалтывать. Неожиданно заговорил стихами:

— Погляди на водицу шелковую, погляди на родимую мать, станем с ней, как с берёзой кленовою… — он задумался.

Я не растерялся и закончил:

— Крякутного вместе искать.

Обрадованный поэт засмеялся. Неожиданно он больно ткнул меня кулаком в живот:

— Не признал меня, Алёшка?

— Простите, не припоминаю, — только и смог простонать я.

— Эх, Алёша. Что ж ты, мерзавец, не помнишь друга Серёжу?

Незнакомец засмеялся и со свойственной жителям Нерехты напористой ласковостью уговаривал меня испробовать своё чудо из бутыли. Насилу я отбился от этого фамильярного типа. Отчаявшись получить нужные для науки сведения, вынужден я был продолжить путешествие по городу. Солнце между тем стало совсем высоко. Я снял пальто и шляпу. Таким образом, с непокрытой головой прошёл всю Нерехту в северном и южном географических направлениях, глубоко вдыхая местный целебный воздух.

Постараюсь в следующем письме сообщить вам больше.

Остаюсь искренне Ваш

P.S. У Гавриловны подгорела каша. Вонь в доме несусветная. Хотел ночью выйти прогуляться — за дверью завыли какие-то дикие звери. Опасаюсь выходить на двор и всё время чешусь. Письмо второе Мои поиски завели меня на окраину Нерехты. Томимый жаждой, я подошёл к большому дому, где попросил кружку квасу, кою и получил из рук опрятно одетой женщины. На мой вопрос, кто проживает здесь, я получил ответ: «Семья Фурцель».

В огромном каменном доме, единственном на всю округу, проживает таинственный человек, о котором по округе ходят плохие слухи. Говорят, что Фурцель колдун и алхимик, а настоящее его имя Парацельс. Алхимиком его считают, поскольку Фурцель, во-первых, немец, во-вторых, постоянно работает и ни с кем не знается, в-третьих, изобретает в своём сарае непонятные устройства (похожие на огромных сушеных кузнечиков), а на крыше дома понаставил ветряных мельниц с флюгерами. Я направился к Фурцелю и попытался завести с ним разговор.

Это, хотя и не сразу, но удалось. Я сказал, что готов квартировать у него. Дело в том, дорогой Александр Степанович, что от Гавриловны мне пришлось бежать. Она топит избу по-чёрному, что сказывается на моём и без того пошатнувшемся здоровье. Меня сожрали клопы, я не мыт, я грязен. У меня наметился творческий кризис. Искать Крякутного тоже нет никакой дальнейшей возможности. Фурцель, осмотрев мой внешний вид, запросил больших денег, но я согласился, лишь бы подальше от Гавриловны. Дом у него очень похож на дворец, по сравнению с домом моей бывшей хозяйки, от которой я сразу же и съехал. Опишу вам своё житьё-бытьё у немца.

Фурцель человек росту невысокого, усатый, с крепкими руками и задумчивым лицом. Под густыми усами угадываются полные губы. По-русски же говорит не очень хорошо. Но всё понимает. У него есть жена, Анна Амалия, урождённая Краузе. Анна Амалия кормит меня на завтрак вкусным хлебом, сыром и маслом собственного изготовления. Также вкусны обеды и ужин на европейский фасон. Я буквально отдыхаю от крестьянской жизни в доме богатого немца.

Когда я спросил немку, как она ухитряется делать такой приятный для моего вкуса сыр, Анна Амалия мне пояснила, что была в Германии молочницей.

Оказалось также, что Фурцель приехал в Россию, чтобы открыть тут большое хозяйство. Он сам построил себе каменный дом, не прибегая к совету наших умельцев-мастеров. Работает он в поле и в доме с утра до вечера, никуда не ходит и мало с кем разговаривает. Фурцель вообще старается всё делать сам, без посторонней помощи. Оттого любая работа у него выходит быстро и хорошо. Это вызывает нелюбовь к нему местных жителей. Они его считают за колдуна, потому что у самих нерехтинцев часто дело не клеится. Когда я спросил Фурцеля, не знает ли он такого Крякутного, великого русского изобретателя воздушных шаров, тот только головой покачал.

Живу я, дорогой Александр Степанович, теперь очень хорошо. Однако же дорого. Чего-то мне не хватает, сам не пойму, чего. Думаю, нету в немцах нашей широты характера и душевности. Цикл моих повестей продвигается трудно. Зато из моего окна открывается живописный вид на зелёные, набирающие силу, всходы. Значит, жнивья в этом году будет много.