Марки. Филателистическая повесть. Книга 1

Оглавление

Так наши герои и поступили сделали. У каждого имелся с собой небольшой запас денег, взятый в дорогу. Каждый обменял прямо в «Лэнгхэме» несколько русских золотых кругляшек на английские фунты. Только советские червонцы Будённого вызвали некоторое удивление служащих.

— Нумера мы сняли. Теперь спать, — скомандовал старый вояка.

Кому Семён Михайлович отдал приказ, было непонятно. Но уж точно не себе. Поскольку сам он тут же решил сориентироваться на местности, прогуляться по городу и осмотреть поподробнее близлежащие улицы.

Александр Степанович вышел в холл и встал перед бесконечным рядом бронзовых канделябров электрического освещения. Свет горел яркий и ровный. Бронзовые ангелочки держали в руках изящно изогнутые ветви, увенчанные лампами и раскрывшимися цветами-плафонами. Электричество — дитя девятнадцатого века, ты перевернёшь век грядущий, двадцатый. Когда-то, ещё будучи голодным студентом, работа электриком в компании «Электротехник» спасла Попова от голода. Он ещё раз бросил короткий взгляд в коридор прежде чем закрыть за собой дверь.

Глава V, в которой изобретатель радио сталкивается с рядом загадок и получает таинственное послание

На следующее утро вся троица направилась завтракать в огромную зеркальную залу, увешанную великолепными картинами, изображавшими морские сцены и виды Англии.

Завтракали яйцами с ветчиной и беконом. Будённый намазывал на хлеб поочередно разные сорта джема и дегустировал, запивая ароматным мокко, поминутно вздыхая, озираясь на платья дам.

— Тут у них одни, поди, миллионеры завтракают, — комментировал он сюртуки, платья и их владельцев, столовые приборы, картины и мебель, тысячекратно отраженные в многочисленных зеркалах.

Вновь прибывшие постояльцы «Лэнгхема» выделялись в среде степенной гостиничной публики. Да и цель их приезда соответствовала необычной внешности. После завтрака следовало нанести визиты к портному, а, купив платье, не медля ни минуты, отправляться в филантропическое общество.

После того, как платье было куплено и надето, предстояли визиты. Самым нарядным оказался Александр Степанович. Он приобрёл фрак, цилиндр и белые перчатки. Замечательный белоснежный пластрон и красный шёлковый галстук делал высокую фигуру Попова особенно заметной. Поначалу Попов подумывал купить трость, но передумал. Слишком много фанфаронства тоже ни к чему. Кроме того, он щеголял теперь в ботинках на пуговицах. Унты немым воспоминанием о перелёте остались стоять у порога.

Будённый приобрёл в одной из лавок, торговавших восточным товаром, пробковый шлем. Впридачу ему подарили самую настоящую турецкую саблю.

Горький на одежду не тратился. Ему нравилось ходить в своём старом длинном пальто и пузырящихся на коленях брюках. Впрочем, иногда он надевал на голову тюбетейку, которая всегда лежала в его кармане.

Дни проходили за днями. Визиты в Физическое общество, чертежи схем приёмника для демонстрации во время выступления. Вечерами Попов составлял математические головоломки — такое у него имелось увлечение.

Текст самого выступления он готовил основательно. Пока Александр Степанович занимался делом, его компаньоны, казалось, совсем потеряли в Лондоне голову. Попов был страшно недоволен своими помощниками: Отдуваться придётся одному. Горького интересовали одни лишь рабочие окраины. Он уже облазил весь Ист-Энд и нашёл каких-то подозрительных апологетов Роберта Оуэна. Апологеты не спешили заняться строительством коммун, большую часть дня они проводили в пивных, споря за кружкой эля о прибавочной стоимости и продажных профсоюзах, забывали платить за выпитое и посматривали на долговязого русского с папиросой. Долговязый платил и не уходил. Вначале к нему относились с подозрением, но Горький объяснял, что его тянет к обществу английских людей труда. И тогда люди труда после небольших колебаний всё же допустили его в свой круг. Они разрешали писателю сидеть, слушать, делать записи в блокноте и оплачивать счета. На следующее утро после таких заседаний руки Горького мелко тряслись, а во рту стоял вкус конюшни. Под глазами пролетарского писателя появились мешки. Было заметно, что классовая борьба требует огромных усилий и могучего здоровья.

— Перестаньте пьянствовать, — говорил Попов, — добром это не кончится.

— Мы ещё поборемся, — и классик советской литературы горделиво вскидывал голову в направлении дверного проёма.

Будённый в основном сидел внизу, пить не пил, а всё больше ел. Он заказывал копчёную селёдку или баранью котлету, или целую баранью отбивную. Неторопливо пережёвывал мясо и разглядывал тощих рыжих англичанок оценивающе, пытался завести с ними разговор. Его вводили в заблуждение веснушчатые лица, столь часто встречающиеся у жительниц туманного Альбиона. Будённый чувствовал себя, как на севере России, где-нибудь в Архангельске. Там бабы такие же, круглолицые и веснушчатые. Он быстро научился отличать кокоток от дам, страдавших сердечным одиночеством и тосковавших от невнимания мужской половины. Местным представительницам прекрасного пола он подолгу рассказывал про своих знакомых колхозниц из серии «Рабочий и колхозница», про поход конницы на Варшаву, про Деникина и Врангеля. Присутствие кавалеров его не смущало. К нему относились, как к сумасбродному вояке. Как правило, ловля «на живца» оканчивалась для маршала ничем. Будённого неудачи на любовном фронте не расстраивали. Тем более, что неудачи перемежались успехами. Три раза его просили выйти на пару слов для мужского разговора. Один раз его сильно побили, два раза битым оказался противник. Счёт в игре был открыт с перевесом в нашу пользу. Но когда-нибудь перевес мог оказаться и на другой стороне, а именно скандала сейчас и не нужно было. Не затем сюда ехали.