Причастие мёртвых

Оглавление

Падение было быстрым и бестолковым. Куда более бестолковым, чем когда приходилось падать из окон или с крыш. Зато внизу ожидала не гранитная мостовая, и не асфальт, а толстенный слой перегноя. С камнями, конечно, но сколько тех камней? Даже ни одна кость не поломалась. Эдельвейс Заноза держал спрятанным в ладонях, приземлиться постарался так, чтобы уберечь цветок, и, в общем, уберег. Лепестки немного помялись, однако ни один не оторвался и не надломился. И короткий стебелек остался цел.

Вот это была добыча! Настоящая! Обманутый дракон, разграбленная сокровищница, смертельная опасность… И подарок для принцессы.

— Oberaffengeil! — заорал Заноза в небеса. — Soy chingón!

Он как всегда не заморачивался за то, чтоб ругаться на каком-нибудь одном языке. Восхищаться собой можно на всех языках мира, и на всех — исключительно матом. Потому что иначе, какое же это восхищение?

Распахнутые крылья дракона закрыли половину неба. Ящер заложил вираж над краем плато, выгнул шею, всматриваясь вниз. Вот сейчас ему точно никто не мешал пыхнуть огнем, и Заноза понесся через лес, перепрыгивая поваленные деревья, петляя по буреломам, тише мыши проскальзывая через подлесок. Ему было весело… madre, давно ему не было так весело! Какая же это классная мысль — дарить принцессам эдельвейсы! Знать бы, кто это придумал, можно было бы сказать ему спасибо.

* * *

Застать Лэа в агентстве Заноза не рассчитывал. В это время она уже спать должна была ложиться. Ну, может, не спать, но всяко после полуночи, если не случалось срочной работы, и если они не отправлялись гулять по Тарвуду, Лэа полагалось быть дома. Да и Мартин обычно не задерживался в «СиД» допоздна. Он еще тот полуночник, но у него активное время наступало после трех, и тогда Мартин приходил в гости. С гостинцами.

Хороший демон.

Нынче ночью они оба были в агентстве. Мартин сидел в кабинете на подоконнике и курил в форточку. Лэа что-то делала в гостиной, Заноза ее не видел, но слышал.

Он сам вышел из портала в холле, как всегда. И тут же подумал, что, может, ну его? Одно дело оставить цветок на столе у Лэа, а совсем другое — подарить ей прямо вот так. Из рук в руки. Он, в конце концов, англичанин, у него врожденная социальная неловкость, не говоря уже о том, что в Англии не существует культуры ухаживания, и галантный век обошел ее стороной.

— Привет, Заноза! — Мартин выкинул сигарету в окно и встал, — хорошо, что зашел. Я тебе звонить собирался через полчасика. Есть хочешь?

— Занозер? — Лэа выглянула из гостиной, улыбнулась, — вот молодец, что пришел! Ты мне нужен.

Ни-ка-кой неловкости не осталось и в помине. Даже если б Заноза понимал толком, что это такое, он бы, наверное, все равно перестал это ощущать. Нельзя смущаться из-за того, что даришь принцессе цветок, когда принцесса пахнет… кем-то… чужим.

Лэа пахла не Мартином.

Адреналин, секс, феромоны, гель для душа… scheiße, даже гель не ее.

Мужской. Чужой.

— Держи, — Заноза протянул эдельвейс. — Это тебе. Я шел-шел, смотрю — растет. Я подумал, тебе понравится. Ну, и сорвал.

— Зано-оза… — Лэа на секунду показалась растерянной. Быстро осмотрела его с головы до ног, пристально заглянула в лицо. И покачала головой, снова заулыбавшись: — ну, ты хотя бы цел. Или я просто не вижу, где ты поломался. Спасибо! — она взяла цветок. И вдруг, подойдя вплотную, поцеловала его в щеку. — Спасибо, Занозер. Ты настоящий рыцарь.

От Лэа. Пахло. Не Мартином.

Мгновение паники. Он чуть язык себе не прокусил, чтобы не сказать: «не трогай меня!» Если бы от Лэа не пахло Лэа, не удержался бы — отшатнулся. Но ее запах, знакомый, любимый, пусть и смешанный с чужим и мерзким, позволил справиться с собой. С заклокотавшим в груди бешенством, едва не превратившимся в рык.

Лэа — принцесса. Он — рыцарь. Ок. Она знает, что делает, или не знает, что делает, но она все равно не сделает ничего плохого. Даже если плохое уже случилось. Рыцарь должен защищать принцессу. Дарить ей цветы, убивать для нее драконов и сарацинов, выполнять ее желания. А как она живет и чем занимается в своей высокой башне — не его забота.

— Ну, и зачем я вам сегодня нужен? — Заноза глянул на Мартина. — Да.

— Да — это, в смысле, хочешь есть? Тогда пойдем на кухню, кровь в холодильнике. Лэа, если ты от Занозы не отойдешь, он умрет от смущения. Расскажи лучше еще раз, что там мы должны сделать, на этом вечере?

* * *

О том, что Заноза романтик, Мартин знал и до того, как услышал от Кота. И он догадывался, что упырь, если назвать его романтиком, будет спорить и отбиваться, и ругаться матом. Потому что он панк, а панк романтичным быть не может. И потому, что он бизнесмен, а бизнес исключает романтику. И потому, что он — умный. А романтичность — это глупая глупость. Мартин согласился бы со всеми тремя пунктами. Они, все три, были правдой. Только Заноза выдал себя с головой еще когда планировали рейд в Гушо. Тогда он заявил, что нет ничего невероятнее любви. А сегодня — пожалуйста, притащил для Лэа эдельвейс.

Мартин знал остров куда лучше, чем упырь. Досконально изучил это лоскутное одеяло географий и климатов. И все же не мог вспомнить, где в горах эдельвейсы растут так, чтобы можно было просто идти-идти, увидеть — растет, подумать, что девушке понравится, и сорвать. Хотя, возможно, для Занозы просто сорвать — совсем не то, что для человека или для демона в человеческом теле. Для Занозы пройти сквозь полутораметровую каменную кладку где-то близко к «просто выйти», скорее всего, он и цветы так же собирает. Ну, и что? Все равно только самый незамутненный романтик способен так смущаться от невинного поцелуя. Дитятко, блин. Влюбленное. Сэр Ланселот в ранней юности.