Кольцо приключений. Книга 7. Кольцо спасения

Оглавление

Только что улеглись страсти с митингами и ваниингами, начались страсти с ФБР. Все идет к тому, что скоро за косой взгляд на представителя власти будут ссылать в места, не столь отдаленные на одну скамейку с бывшим олигархом Ходорковским. Будут выравнивать все возрастающую и непреодолимую пропасть между олигархами и простыми гражданами.

Я позвонил ректору Рыкову и спросил, знал ли он о моем вызове в ФБР?

– Владимир Андреевич, – начал он извиняющимся голосом, – что поделаешь, если власть снова идет по своему накатанному пути. Если бы я не послал вам телеграмму, я сам бы сидел в каталажке, дожидаясь, найдут ли в моих действиях что-то преступное или нет.

– Что же все-таки случилось? – пытался выяснить я.

– А-ах, – только и сказал ректор, и повесил трубку.

Понятно. Прикинул, что мне может понадобиться в камере. Электробритва. Мыло. Зубная щетка, зубная паста. Платок. Таблетки. Их отберут, но хоть тюремщики смогут предположить, чем меня лечить, если вдруг станет плохо. И все. Можно взять сухари. Вряд ли их будет кушать кто-то кроме меня.

Я не знаю, о чем меня будут спрашивать и, может так статься, что я ничего не знаю по этому поводу, то меня могут арестовать за сокрытие заведомо известных мне данных и для препятствия дальнейшему их сокрытию. И ведь никто мне не поможет. Как в 1937 году. Раньше судьбу человека решала тройка: первый секретарь обкома партии, прокурор и начальник управления НКВД. Сейчас судьбу человека решает более солидная тройка: НКВД, прокурор и суд, где работают одни и те же люди, переходящие туда-сюда и обеспечивающие триединство этого органа.

– Вам когда следовало явиться на допрос, – с угрозой в голосе спросил меня молодой человек в офицерских погонах армии юристов, – вы что читать не умеете, что ли?

– Вы знаете, – начал я объяснять, – я был…

– Я ничего не знаю и знать не хочу, – перебил меня молодой человек, – вот вам бумага и ручка, пишите объяснение, по какой причине вы проигнорировали повестку следственных органов о вызове вас для допроса свидетелем, пока свидетелем, по важному уголовному делу. А там мы будем думать, в какую категорию вас определять.

– Так и есть, посадят, – подумал я, взяв руки чистый лист бумаги. – Стоит мне дать хоть какое-то показание и расписаться в каком-либо протоколе и все, моя песенка будет спета. Особенно, когда не знаешь, в чем тебя будут обвинять, любая дача показаний смерти подобна. А при таких наездах и при таких борзых следаках показания будут выбивать силой. Похоже, что есть какая-то установка сверху, значит, землю будут рыть на три метра вглубь, лишь бы отчитаться о поимке вражины научной. Что с академиком Вавиловым вытворяли, страшно вспомнить, это должно быть прописано большими буквами во всех учебниках криминалистики и во всех учебных пособиях спецорганов как напоминание о том, чем эти органы «прославили» себя, уничтожая как самих себя, так и людей вокруг. Но все это скромненько спрятано, чтобы все начать снова и потом опять так же скромненько спрятать.

– Иркутянина доставили? – в кабинет заглянул какой-то молодой человек с полковничьим погонами.

– Вон, сидит, объяснение пишет, – кивнул головой мой следователь.

– Давай его ко мне, – бросил полковник и ушел.

Следователь нажал кнопку и скоро подошел сержант милиции.

– Доставь в кабинет Филипенко, – сказал сержанту следователь и, посмотрев на чистый лист, бросил мне, – у нас еще найдется время для написания объяснений, – и положил чистый лист в папочку серого цвета с черной надписью фломастером «Кроты».

– Интересно, какой смысл вкладывается в это название «Кроты», предатели или археологи? – подумал я.

Меня привели в кабинет к «полковнику». В армии для того, чтобы получить полковничьи погоны, нужно закончить офицерское училище, четыре или пять лет побыть в солдатской шкуре, потом Ванькой-взводным, потом Мишкой-ротным. Затем академия, полный мешок матюгов и потом уже лет через двадцать нальет горемыка в стакан водки, бросит туда звездочку, выпьет, выплюнет звездочку и подумает вместо закуски: а на хрена мне все это нужно было? Закончил бы институт, ползал бы себе по кабинетам и лет так через десять, а, может, и раньше нацепили бы погоны полковничьи, которые ни к чему не обязывают, но власть над человеком дают немеряную. Когда цари-императоры были, то погоны чиновничьи никак не были похожи на погоны защитников Отечества. В каждом ведомстве были свои. А все потому, что будь погоны все одинаковые, то и чиновничий произвол автоматически переносился бы на армию, в которой своих лихоимцев и людей непорядочных хватает с избытком. Зачем еще лишнее добавлять?

Ткнув пальцем в стул перед столом, полковник начал без всяких предисловий:

– Ну-с, сразу будете показания давать или вам нужно втолковывать, какой вред вы принесли нашему любимому Отечеству и его авторитету на международной арене? Да вы всю Россию сделали посмешищем для всего научного мира. Мы и так уступили свое законное место в мировой науке другим странам, так еще такие, как вы, делаете все, что дискредитировать нас.

– Точно так же, как и Вавилов? – добавил я.

– Да, как Вавилов. Стоп, а кто такой Вавилов? В списке преподавателей вашей кафедры такой не значится, – полковник еще раз сверился с бумажкой и что-то дописал туда карандашом, для памяти, чтобы важный элемент не выскочил из поля зрения следствия.

– А вы в энциклопедию загляните, – сказал я, – там все подробно прописано, кто он такой, что сделал для нашей науки и международного авторитета, только ничего не написано, кто конкретно и по чьему приказу уничтожил его.